Директор агентства мне не понравился. Он пытался скрыть два обстоятельства: первое - то, что он был лицом кавказской национальности, второе - то, что был с жесточайшего похмелья. Отрицая первое, он чересчур старательно говорил по-русски и перекрасился в блондина, отрицая второе, он облился парфюмом, жевал жвачку, и дышал в сторону.

Он вызвал меня в свой кабинет в начале рабочего дня. Кабинет был обвешен разнокалиберными постерами, плакатами и просто вырезками из журналов, видимо, примерами удачной рекламы. У меня зарябило в глазах, и я вдруг пожалела о том, что дала Ваське не сто, а шестьдесят рублей, обломив ему поход в компьютерный клуб. На новой работе мне была обещана зарплата в тысячу долларов. Эти деньги позволили бы мне перевести Ваську в ближайшую к дому школу, и накопить на импортную инвалидную коляску для Ивы.

Поэтому, несмотря на то, что директор мне не понравился, я старательно ему улыбнулась.

- Так, так, - сказал Андрон Александрович. - Присаживайтесь. Поздравляю, что стали членом нашего коллектива.

Ему не понравилось слово "член" и, выдохнув в сторону, он поправился:

- Коллегой. То бишь, - он сделал упор на хорошее знание русского языка.

Впервые за долгое время в конце рабочего дня я не понеслась в фитнес-клуб, а пошла. Я даже попыталась насладиться погодой: было довольно тепло, безветренно, снег красиво и долго кружился в воздухе, прежде чем лечь на землю. Если бы на мне была шуба, а не стёганый пуховик, снежинки бы, цепляясь за мех, долго не таяли. А к пуховику они прилипали и быстро как мираж исчезали, я не успевала их рассмотреть. Вдруг рядом со мной притормозила машина.

- Любим пешие прогулки? – опустив стекло, с пассажирского сиденья поинтересовался Андрон.

- Не знаю, не пробовала, - ляпнула я.

- Всё шутите, - засмеялся шеф. – Вас подвезти?

Я кивнула. Меня еще ни разу в жизни не подвозил директор. В салоне пахло дорогим парфюмом, жвачкой и дамским алкоголем. Я назвала шофёру адрес фитнес-клуба.

- Понимаю, понимаю, - с доверительностью давней подруги сказал Андрон, - поддерживаете хорошую форму. Отличный клуб, дорогой!

Он ткнул пальцем в какие-то чертежи, лежавшие на захламлённом столе. Кроме переполненных пепельниц, расчерченных бумаг и грязных тарелок, там валялись какие-то проводки, проволочки и колбочки. Я очень надёюсь, что на сей раз он изобретает не уточнитель здоровья и не усилитель молодости. Мой муж глубоко убеждён, что все большие деньги делаются на ерунде, и пытается эту ерунду создать. Просто деньги ему не нужны, поэтому на текущие расходы зарабатываю я. Я давно на него не надеюсь, давно с ним не сплю, но развестись не могу, потому что без меня он сдохнет с голоду, а мы в ответе за тех, с кем....

- Вадик, посиди с мамой! Пожалуйста! Я не могу уволить Флюру, за такие деньги я больше никого не найду.

- Деньги! Деньги! Ты всегда стараешься упрекнуть меня деньгами! Ты всегда тычешь мне в нос мелким, низменным, насущным! Мне это неинтересно.

Он взял красивую паузу. По-моему, в комнате витал дух перегара, хотя бутылки нигде не было видно. Это ещё один талант Вадика: без видимого присутствия спиртного умудряться напиться.

- Хорошо, я посижу с мамой, хотя всю ночь работал.

- Спасибо, Вадик. А что ты чертил всю ночь? - не удержалась я от усмешки. Но Вадик усмешки не заметил.

- Проект, - гордо заявил он.- Санатория в Заполярье.

- Я сама себя подослала, - неожиданно нагло ответила я.

Он жестом показал, что я могу опустить руки, и подошёл к огромной ёлке.

- А! Так ты отсюда! – догадался он, ткнув дулом в пустую середину торта.

Вместо ответа я мелко затряслась то ли от холода, то ли от страха. Дурацкие колокольчики дробно зазвенели, будто кто-то потряс детский бубен.

- Если ты так ловко проникла в мой дом незамеченной, то зачем так громко орала?

- Я новогодний подарок! От Андрона и от госпожи Булгаковой! – чуть не плача сказала я и попыталась станцевать свой танец.

- Ужас! – пробормотал он и помахал у себя перед носом рукой с пистолетом, словно прогоняя видение. – А я думал такой неудачный эротический сон.

Я хотела честно спеть, как полагалось по сценарию, но голос отчего-то сорвался, и зубы застучали, вызывая надоевший серебряный перезвон.

- Дура, - сказал Балашов, - заглянув в дуло своего пистолета. – Ты мне всё испортила. Ох, как же ты мне всё испортила! Я тут в засаде сидел.

- Спя? – глупо поинтересовалась я.

- Залезай обратно и не бренчи как стадо коров!

Я зажала в потных ладонях маленькие колокольчики и, стараясь не бренчать, подошла к торту. Балашов смотрел на меня. Он был высокий, большой, пожалуй, даже с лишним весом. Короткие волосы, почти чёрные глаза. Нет, это был не Он, не из сна. И лет ему было … много. Наверное, сорок. Я подтащила стул, встала на него, и уже собиралась шагнуть в торт, как он вдруг спросил:

- Так чей, говоришь, ты подарок?

- Госпожи Булгаковой и Андрона – директора агентства маркетинговых коммуника..

- Не знаю таких, - прервал он. – Тебя подослал Камха?

- Вы Ярик? – решила я уточнить.

- Я? Я Ярослав, - строго поправил он, подавившись обилием буквы «я».

- Ну так это вы заказали у Булгаковой партию новых конфет, а у Андрона рекламную кампанию своих предприятий.

- Я?!

- Вы Ярик?

- Я? Я Ярослав! Тьфу, наверное, это мой зам заказал.

- И оплатил? – ехидно поинтересовалась я.

Он уставился на меня своими чёрными глазами.

- Вы же Ярик? – Я хотела спросить «Балашов», но навязчивое «Ярик» прилипло к языку как пиявка.

- Лезь в торт, - жёстко приказал он. – Выпустить я тебя пока не могу. Сиди тихо, что бы тут не происходило.

У Балашова снесло его крышу – крепкую, чёрную, коротко стриженую башку.

Я не знаю тот ли это Балашов, который мне нужен.

Я даже не знаю, бриллианты ли я напялила, потому что никогда не видела их вблизи.

Трупа два. Пока два. А говорили, что в доме никого нет…

- Кира сказала, - попыталась я пробиться к его сознанию, - что в доме никого из прислуги нет. Что она имела в виду? Что рассовала всех по шкафам?

Балашов дико посмотрел на меня и завёл как ученик перед завучем:

- Иван Палыч живёт в доме. Жил. Остальная прислуга приходящая – повар, горничная, садовник. Но на праздники он всегда уезжал в свою деревню, километров триста от города. Там живёт его друг – фронтовик. Они пьют водку из железных кружек, и поют фронтовые песни.

- Нам ни к чему биография, - напомнила я ему.

- Ни к чему, - повторил Балашов.

- Значит, он не уехал, и кому-то помешал.

- Кому? – впился Балашов в меня чёрными глазищами, но осёкся и продолжил:

- Он уехал. Уезжал. Тридцатого вечером Иван Палыч заказал такси, взял свой чёрный чемодан и уехал, я сам видел. Он сказал: «Хороших вам праздников, Ярослав Андреевич!» Я не знаю, как он мог здесь оказаться, понятия не имею… Я пришёл задолго до двенадцати, с чёрного входа, в доме не было никого. Свет горел в холле и в коридорах. Кира не любит заходить в темноту, поэтому свет там горит всегда. Я поднялся в гостиную, где был накрыт стол и стоял этот дурацкий торт, уселся в кресло и стал ждать Киру. Остальное ты знаешь.

- Сколько в доме комнат?

- Он уехал, я видел.

- Сколько комнат в доме?

- Эта, гостиная, в которой Кира, ещё гостиная, детская, спальня для гостей, моя спальня, две ванные комнаты – это второй этаж. На первом – бильярдная, кабинет, комната для прислуги, комната Иван Палыча, кухня, ещё одна детская для игр, две туалетных комнаты. Всё. Нет, ещё большой подвал - вход из дома, там прислуга хранит запасы продуктов и стоят стиральные машины. Пара балконов.

- Это не мой подарок,- сказал тенор, худощавый мужик с внешностью английского сенатора.

- От госпожи Булгаковой и Андрона, - зачем-то объяснила я им.

- Ах, от кондитерской фабрики! – воскликнул сенатор.

- Я же сказал, сиди тихо! – зарычал на меня Балашов.

- Ты её знаешь? – Кира перевела взгляд с меня на Балашова.

- Булгакову? – тенор сильно себя любил и предположить, что почти ревнивый вопрос Киры относится не к нему, не мог. – Разумеется, знаю. Я разместил у неё большой заказ. Ты же сама просила поощрить фабрику за роскошный подарок Эле.

- Да не ты, а ты! – занервничала Кира.

- Первый раз вижу эту бабу! – не очень уверенно сказал Балашов.

- Так вот кто звенел! – догадалась вдруг Кира.

Мне всё это очень надоело. Лучше я буду кормить сырками бездельника Вадика, чем участвовать а театре абсурда, где главный режиссёр – господин Балашов.

Кира рассмеялась:

- Виктор действительно отпустил какую-то машину, которая торчала у ворот. Он спросил у шофёра, что он тут делает, а тот ответил, что кое-кого ждёт и охрана в курсе. Тогда Виктор сказал, что раз все в курсе, то пусть он убирается и не торчит у его дома. Шофёр обрадовался и уехал.

- У его дома?! – взревел Балашов. – У его дома?

- Он так пошутил! – поспешно объяснила Кира.

- Дело в том, - с пьяноватой серьёзностью сказал Виктор, - дело в том, что дом этот действительно мой.

От неожиданности я с размаху, бренча своими колокольчиками, плюхнулась в огромное глубокое кресло, в котором не так давно нашла дрыхнущего Балашова.

Кира перевела взгляд на роскошную ёлку и, кажется, стала считать на ней игрушки. Балашов схватился за бутылку водки, подержал её, и с грохотом поставил на стол.

- Объясни, - тихо попросил он Виктора. – Объясни.

- Витя, не надо, - прошептала Кира. Она схватила со стола пустой фужер и попыталась из него отхлебнуть. Виктор отобрал у неё фужер и плеснул туда Мартини.

- Ну почему же! По-моему, раз всё открылось, пора объясниться.

- Он убьёт тебя, - Кира залпом выпила Мартини. - Он тебя пристрелит.

- Да нет, - усмехнулся Балашов, - я же сказал, я дам ему оружие, мы уедем из этого дома...

- Стрелять в тебя я не буду, твои романтические бредни..

- Будешь, - заверил Виктора Балашов. – иначе я пристрелю тебя без романтики. Говори, что там с домом!

- Ладно, только вот эти уши лишние, - Виктор ткнул в мои голые коленки. – Простите, вы, наверное, Снегурочка?

«Да, я Снегурочка!», - сказала я про себя, а вслух ответила:

- Нет, господа! Я любовница Балашова. Это из-за меня он не поехал в Париж!

Кира налила Мартини и выпила его залпом, как водку.

- Врёшь! – выдохнул Балашов, будто получил удар под дых.

- Врёт, - подтвердила Кира, разглядывая меня. Видимо, на любовницу её мужа я не тянула, как не тянула на человека, которому банк выдаст кредит.

- Нет!!! – заорал он, а потом забормотал быстро и невыразительно, как артист, который наскоро повторяет роль. – Мы спустились на первый этаж, но не пошли сразу в бильярдную. Я предложил зайти в кабинет и поговорить. В кабинете он сказал мне такое, что если бы я хотел, то пристрелил бы его там же, закатал в ковёр и спрятал в подвале. Но я позвал его в бильярдную, чтобы выбрать оружие. У меня здесь небольшая коллекция. Виктор смеялся, он хохотал, он был пьян и не верил в дуэль. Он выбрал себе дамский браунинг образца 1903 года, калибра 6,35 - это самая ценная вещь в моей коллекции. Он долго куражился, спрашивал, кто будут наши секунданты и со скольких шагов мы будем стрелять. Он предложил пофехтовать на киях и пометать друг в друга бильярдные шары. Он не верил в дуэль. Да и я не верил. Я хотел, чтобы он испугался. Но он не испугался, он оказался прочнее, чем я думал. И жёстче. И хитрее. Потому что сказал: «Раз ты не выстрелил в меня сразу, то не выстрелишь никогда. Ты всегда стрелял в потолок. И поэтому всё просрал». Я не успел ему ответить, потому что зазвонил мой мобильный.

- Мы обыщем дом вместе. Можешь пихать меня в бок пистолетом. Маленькие бедные девочки любят воображать себя хозяйками положения. Ты во что-то играешь. Все во что-то играют. Это я, боров, думал, что есть вещи, на которые игрушки не распространяются. Давай обыщем дом вместе, наверное, ты что-то можешь, раз спустилась по отвесной стене.

Пока он бормотал, я взяла со стола оружие и вложила в его безвольную руку. Он покорился, зажал в руке пистолет, а я объяснила ему:

- Маленькие бедные девочки не умеют стрелять, а тот, кто в доме, таскает с собой дамский браунинг – самую ценную вещь из коллекции. Пошли.

Он закрыл на ключ бильярдную, и мы оказались в абсолютно тёмном коридоре. Я уже было собралась заявить про больших богатых дядечек, которые экономят на электричестве, как Балашов достал из кармана пиджака и включил довольно яркий фонарик. Я подумала, может в доме авария, раз в коридорах темно, а он таскает фонарь в кармане, словно шариковую ручку.

- Почему нет света? – шепнула я.

- Был, - вполголоса ответил Балашов. – Кто-то выключил его в коридоре почти сразу после выстрела.

За столом, в гостиной, сидел Дед Мороз. Он пировал. Огромный осётр, к которому за весь вечер никто так и не притронулся, был порезан на щедрые порции, одна из которых перекочевала к Морозу на тарелку. Туда же он набросал разноцветных салатиков, и даже примостил кусок торта, в котором я приехала. Мороз молча уставился на нашу делегацию. Он изнемогал от желания что-то сказать, но не мог, потому что набил рот так, что из-за щёк не было видно ушей.

- Госпожи и господины, - всё-таки сумел заговорить с набитым ртом Мороз. – Я могу вам составить компанию в покер. Ещё я знаю много других забавных карточных игр, например, »Акулина», она же «Зассыха», или «Кукареку», она же «Банзай». Давайте незабываемо встретим Новый год, а то вы чересчур увлеклись экстримом. Отдыхать надо интересно, а главное безопасно!

Балашов сумел заткнуть его властным жестом.

- Кстати, - жёстко сказал он Морозу, - вы здесь человек случайный и вам лучше покинуть дом.

- Не-е, - замотал головой Дед Мороз, - я отсюдова без охраны не выйду. В доме непонятки творятся, я лучше в толпе… давайте в «Зассыху» поиграем, очень смешно, у кого дама пик, тот и зассыха!

- Значит так, - Балашов решил взять инициативу в свои руки. – Ты молчишь. – Он пальцем ткнул в Мороза, тот кивнул.

- Это не Вадим, - сказал Балашов, легко вписываясь на скорости в крутой поворот. Мы, проскочив неглубокие сугробы, теперь ехали по накатанной дороге, которая, наверное, вела на шоссе. – Это Гриша Сидоров.

- Что?! В доме был ещё и развратник Сидоров? А говорили – никого нет!

- Гриша – это попугай, - забубнил Балашов. – Я привёз его из Монако Эле в подарок. Но он никогда не летал! – вдруг заорал он. - Он чах, вечно болел, плохо ел! Он и ходил-то прихрамывая! И потом – я его закрыл!

- Я открыла! – вспомнила я. – И сунула в клетку палец. А потом застонал Дед Мороз, мы побежали, кабинет не закрыли. Когда заходили во второй раз, я поправила тряпку, но в клетку не заглянула! Значит там его уже не было, он вылетел. Как я сразу не догадалась!

- Зачем ты сунула в клетку палец? - сухо спросил Балашов.

- Хотела узнать, какую фразу выучил попугай и почему он больше не живёт в детской!

- Узнала?

- Почему он Сидоров, он же из Монако?!

- Эта квёлая птица ни на что не реагировала, только на рекламу, где кричали: «Сидоров, к доске!» Тогда он оживлялся и даже начинал приплясывать. Так и стал – Сидоров. Но он не умел летать!

Сильно хромая, Кира стала спускаться. Даже хромала она грациозно, придерживаясь за перила, как балерина за станок.

Балашов выпустил меня из кольца своих рук, и я сильно пожалела, что не успела к нему прижаться. Глядя на Киру, но сквозь неё, он сказал голосом, которым, наверное, проводил деловые собрания:

- Пойдём в гостиную. Нам надо поговорить.

- Поговорить? Ты приводишь сюда своих шлюх, ты палишь из оружия у меня перед носом, ты запираешь меня на замок и устраиваешь в доме бардак, а теперь тебе надо поговорить? Ты что, ранен? Где Виктор? - Кира сняла свой прищур и распахнула глаза в праведном гневе.

О чём он собирался с ней говорить? Жаль, я не успела закрыть на ключ дверь гостиной.

Балашов пошёл навстречу Кире, по-хозяйски взял её за руку и потянул наверх как мать - капризного ребёнка. Кира не издала ни звука. Я посмотрела им вслед. Может, стоит проявить героизм, и пока они там беседуют в гостиной, в одиночку поохотиться на маньяков? Всё равно Балашов мне не по зубам, всё равно у меня нет шансов. Словно прочитав мои мысли, Балашов резко остановился, развернулся, неудобно вывернув Кире руку, и приказал:

- Пошли.

Я и пошла. Может, она и Мальвина, но без меня бы он давно сдался и пустил себе пулю в лоб.

Половину кабинета занимала дама в шубе из голубой норки. Дама была крупна, чернява, а её чёрные очи опасно вылезли из орбит то ли от гнева, то ли от безнадёжно запущенной щитовидки.

Балашов застыл на пороге.

Дама царственно развернулась к Балашову.

- Ягих, ты не в Пагиже! – сменив контральто на скандальный сопрано, вскрикнула она. - Ты навгал? Ягих, ты шо, офихел?!

Стало ясно, что пучеглазие - не самый страшный её недостаток.

- Шо тахое? – дама умудрилась ещё больше выкатить глаза, став точной копией жены вождя пролетариата. Только в голубой норке.

Все заканчивается хорошо, о чем и рассказывают Лора и Ярослав Балашовы в своем телевизионном интервью через год после описываемых событий. Оказывается, что в этой истории не было ни одного реального трупа, а главная героиня истории, как и полагается в настоящих новогодних сказках, в эту непростую новогоднюю ночь встречает свою настоящую любовь.