Email:

ВНИМАНИЕ! ВСЕ АВТОРСКИЕ ПРАВА НА ПЬЕСУ ЗАЩИЩЕНЫ ЗАКОНАМИ РОССИИ, МЕЖДУНАРОДНЫМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ, И ПРИНАДЛЕЖАТ АВТОРУ. ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЕЕ ИЗДАНИЕ И ПЕРЕИЗДАНИЕ, РАЗМНОЖЕНИЕ, ПУБЛИЧНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ, ПЕРЕВОД НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ, ВНЕСЕНИЕ ИЗМЕНЕНИЙ В ТЕКСТ ПЬЕСЫ ПРИ ПОСТАНОВКЕ БЕЗ ПИСЬМЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА. ПОСТАНОВКА ПЬЕСЫ ВОЗМОЖНА ТОЛЬКО ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПРЯМОГО ДОГОВОРА МЕЖДУ АВТОРОМ И ТЕАТРОМ.

ВНИМАНИЮ НАРОДНЫХ И САМОДЕЯТЕЛЬНЫХ ТЕАТРОВ! ПЬЕСА ЗАПРЕЩЕНА К ПОСТАНОВКЕ БЕЗ СОГЛАСОВАНИЯ С АВТОРОМ. ЕСЛИ НЕСОГЛАСОВАННАЯ ПОСТАНОВКА БУДЕТ ОСУЩЕСТВЛЕНА, ОНА БУДЕТ СЧИТАТЬСЯ ПИРАТСКОЙ, И ЕЙ БУДУТ ЗАНИМАТЬСЯ ЮРИДИЧЕСКИЕ СЛУЖБЫ РОССИЙСКОГО АВТОРСКОГО ОБЩЕСТВА И ГИЛЬДИИ ДРАМАТУРГОВ РОССИИ.

АРТИСТКА ИЗ КУКУШКИНО

Прожив в счастливом браке почти полвека, Марина всю жизнь считала, что любимый муж Коля лишил ее мечты стать великой актрисой. У них было три сына и три дочки, как мечтал Коля, но заботы о хозяйстве и детях Марина полностью возложила на мужа, а сама блистала в местном народном театре деревни Кукушкино и грезила о большой сцене и славе. Но жизнь прошла, дети разъехались по стране и миру, муж Коля умер, и Марина осталась одна в большом старом доме с непосильным для неё хозяйством. Лишь соседка Зоя изредка помогала ей и развлекала разговорами. Марине не осталось ничего, как переехать к кому-нибудь из детей, но ее ждал не самый приятный сюрприз. Никто из детей не обрадовался нежданному появлению матери, которая никогда не интересовалась их жизнью и проблемами. Но однажды Кукушкино включили в федеральную программу строительства, земля там резко подорожала, а старый дом Марины буквально стал "золотым"…

ПЬЕСА-ПОБЕДИТЕЛЬ МЕЖДУНАРОДНОГО КОНКУРСА
СОВРЕМЕННОЙ ДРАМАТУРГИИ
"АВТОРА - НА СЦЕНУ"

Действующие лица: МАРИНА КОЛЯ ЗОЯ ДЖУЛЬЕТТА РОДИК РОМЕО САША ОФЕЛИЯ МИХАИЛ КЛЕОПАТРА СОЛОГУБ ГАМЛЕТ МИШЕЛЬ ЛЕНА АНТОНИЙ

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

I. ЗЕЛЁНЫЙ ЛУГ

Солнечный день.

Юные Марина и Коля, взявшись за руки, идут навстречу солнцу.

На Марине лёгкий сарафан, на голове венок из полевых цветов.

На Коле белая рубашка.

КОЛЯ. Малинка, так нечестно!

МАРИНА. Что?

КОЛЯ. Ты обещала три дня подумать, а уже четвёртый пошёл…

МАРИНА. Правда? Вот время летит…

Коля останавливается.

КОЛЯ. Так «да» или «нет»?

МАРИНА. А ты сам как думаешь, Коль?

КОЛЯ. Ты хочешь, чтобы я сам себе ответил, выйдешь ли ты за меня замуж?

МАРИНА. (кокетливо) Хочу, Коль… Интересно послушать.

КОЛЯ. Конечно, выйду!

МАРИНА. (смеётся) Сам за себя?

КОЛЯ. (смущается) В смысле, ты скажешь «да». Малинка, хорош издеваться! Я три ночи не сплю, шарики за ролики, а ты…

Марина обнимает Колю.

МАРИНА. А я решиться не могу, Коль. Это так трудно – решиться…

КОЛЯ. Ты же сказала, что любишь…

МАРИНА. Люблю. Шибко люблю. Только… если я замуж выйду, то в Москву не смогу поехать, на артистку учиться.

Коля прижимает Марину к себе.

КОЛЯ. Не пущу. Никуда тебя не пущу. Ты и так лучшая артистка в Кукушкино.

МАРИНА. Я в народном театре лучшая. А я на настоящую сцену хочу… И в телевизор хочу, чтоб все меня любили и на улице узнавали… Отпусти, Коль… Больно.

Коля с отчаянием на лице разжимает объятия, отпуская Марину.

МАРИНА. Я тоже три ночи не спала. Думала. Что важнее – любовь или мечта? Мечта или любовь?!

КОЛЯ. Хочешь, с тобой поеду? Распишемся и поедем вместе.

МАРИНА. Нет, Коль, так нельзя. Ты же понимаешь, что такое творческая среда.

КОЛЯ. (зло) Понимаю. (бьёт кулаком воздух) Куча бездельников и моральных уродов…

МАРИНА. (снимает венок) Не преувеличивай. Но ты прав – семьи там не выживают. Особенно молодые. А я хочу, чтобы ты остался моим любимым. Пусть не мужем. Просто любимым человеком, а не врагом. Потому что, если я не попытаюсь исполнить свою мечту, я никогда не стану счастливой – вот, что я поняла за эти три дня. Скажи, тебе нужна несчастная жена?

КОЛЯ. (мрачно) Красиво ты меня отшила, Малинка. Я вот о другом мечтал… Что у нас шесть детей будут, три дочки и три сына. Проживём мы с тобой долго и счастливо, и помрём в один день.

МАРИНА. Это не мечты, Коль, это навязанные стереотипы. Человек должен жить ярко и весело, а не под копирку… Как все.

КОЛЯ. Вот все как раз и хотят – жить ярко и весело! Именно это – стереотипы! А так, как я сказал, живут единицы. Потому что не у всех получается. Где будет твой талант через пятнадцать лет? Кому ты будешь нужна?! А три сына и три дочки – это опора в жизни! Это – главное! Это сила.

МАРИНА. Всё равно не могу я, Коль. Для меня сейчас замуж выйти это словно с обрыва прыгнуть. И насмерть расшибиться.

КОЛЯ. (резко) Прощай тогда.

МАРИНА. Подожди, но мы же можем просто встречаться…

КОЛЯ. Прощай, я сказал. Поезжай в свою Москву.

Разворачивается.

Уходит.

Марина растерянно смотрит ему вслед.

ЗТМ.

II. ДОМ МАРИНЫ В КУКУШКИНО

Комната в деревенском доме.

Скромная обстановка.

На столе портрет сильно постаревшего Коли в чёрной рамке.

Перед портретом стакан водки, прикрытый куском чёрного хлеба.

На стенах – фотографии маленьких и повзрослевших детей, свадебные фотографии.

По обстановке видно, что здесь прожита длинная семейная счастливая жизнь.

Включён телевизор, идёт сериал.

Заходит Марина, ей лет шестьдесят с лишним.

Она в тулупе, припорошённом снегом, в валенках, на голове платок.

В руках она держит вязанку дров.

За Мариной заходит Зоя, соседка, того же возраста, тоже с вязанкой дров.

Марина бросает дрова на пол, садится на скамейку возле двери.

Хватается за сердце, тяжело дышит.

МАРИНА. Всё, не могу… Сил моих больше нет. Сердце аж заходится.

Зоя кладёт свою вязанку на пол.

ЗОЯ. Ничего, это только первое время без мужика трудно. Потом привыкнешь.

МАРИНА. (с горечью) Крыльцо сломалось… Крыша протекает. Ворота на честном слове держатся… И ведь это только сорок дней прошло, как Николай помер.

ЗОЯ. (снимает тулуп) Ну, разнылась! Все так живут. Во всём Кукушкино три мужика нормальных не наберется…

Зоя развязывает дрова, подкидывает их в печку.

ЗОЯ. Твой Коля, Сеня-алкаш и сын Торгашихи парализованный, считай, полмужика… Остальные так, молодая поросль, вот-вот разбегутся.

Марина встаёт, раздевается, держится за спину.

МАРИНА. Радикулит замучил. Спасибо, что помогла, Зой.

ЗОЯ. Да за что? По-соседски чего не помочь… С Николаем-то тебе повезло! Не пил, не гулял… Всё в дом, жил для семьи… С тебя пылинки сдувал, в детях души не чаял.

Марина с тоской смотрит в телевизор, где пожилая, но холёная артистка играет роль.

МАРИНА. Да, хороший был Коля, грех жаловаться. Только мечту мою загубил.

Зоя бросает презрительный взгляд на экран.

ЗОЯ. Ну, и губищи! Тьфу, противно смотреть. Это же надо так рожу натянуть… Глянь, у неё рот до конца не закрывается.

МАРИНА. А по-моему, очень красиво. Ни одной морщинки не видно, не то, что у меня. (проводит рукой по лицу) И глаза молодые у неё - вон, как светятся.

ЗОЯ. Вот ты Кольку своего этим и довела.

МАРИНА. Чем?

ЗОЯ. Тем, что каждый день в телевизор пялилась и вздыхала. Виноватым он себя чувствовал. А вина, она, знаешь, как сердце жрёт?

МАРИНА. (в сердцах) Да не вина, а ревность Колю жрала! Ревность! Как же! Не все мои мысли только им были заняты, а есть одна тоскливая маленькая мыслишка, что не свою я жизнь прожила. А моя – так и не состоялась. Ревновал меня Коля к той жизни, которая могла у меня быть. Сядет иногда, в одну точку смотрит, а глаза из голубых превращаются в чёрные. Я ему – Коль, ты чего? А он, резко так – ничего, устал просто, весь день за баранкой. Один раз только, когда гриппом болел, с температурой в бреду валялся, проговорился – артистка, говорит, из тебя всё равно бы никакая не вышла, а детей ты, вон, каких родила. Сказал, словно ударил. Я в сенки ушла и заплакала. Откуда он знает, что не вышла бы? Я тогда даже уехать хотела. Мне около сорока было, ещё не поздно начать всё сначала.

ЗОЯ. Не любила ты его, что ли, совсем, Мариш?

МАРИНА. Любила. Шибко любила. Но если бы он хоть раз, хоть однажды сказал – поезжай, пробуй, я в тебя верю… Я бы, может, никуда бы и не поехала… А жила бы с ним, зная, что он не отбирает у меня мою настоящую жизнь, что я сама выбрала эту, в Кукушкино, с ним, с детьми, в старом доме его отца. И народный театр, в котором я играю – был бы пределом моих мечтаний.

ЗОЯ. С жиру ты, Мариш, бесишься. Хороший мужик был. Давай помянем Колю.

Марина кивает, ставит на стол наливку, стопки, тарелку с картошкой.

Достаёт сало и хлеб.

ЗОЯ. Что ж дети-то на сорок дней не приехали?

МАРИНА. Да куда им ехать, зачем?! Условности это все – девять дней, сорок… Не наездишься.

ЗОЯ. Не по-человечески это как-то…

МАРИНА. А деньги на дорогу несусветные тратить – это по-человечески? Они же по всему миру у меня разлетелись. Кукушата из Кукушкино. Я сама им приезжать запретила. Давай, не чокаясь.

Пьют. Закусывают.

ЗОЯ. Знаешь, Мариш… Я бы на твоём месте бросила этот дом к чёртовой матери.

МАРИНА. (замирает) Как – бросила?

ЗОЯ. Так. Ты женщина к жизни не приспособленная, всю жизнь с мужиком жила, как за каменной стеной. Всё на нём держалось, пока ты в нашем доме культуры своих Джульетт с Офелией играла. У тебя ж этот дом через полгода развалится. Спину, вон, уже сорвала, скоро совсем свалишься, я к тебе не набегаюсь помогать.

МАРИНА. И что же мне делать?

ЗОЯ. У тебя шесть детей! Неужели мать родную никто к себе не возьмёт?!

Марина, опешив, смотрит на Зою, отчаянно машет руками.

МАРИНА. Что ты! Что ты! У них у всех своя жизнь, налаженная. А тут я – здрасьте, – приехала. Буду тут жить, больная, старая, скучная…

ЗОЯ. Так зачем ещё дети нужны? Чтобы, когда станешь больной, старой и скучной, вот так заявиться, и пусть отдают свои дочерние долги. И сыновьи.

МАРИНА. Нет, я так не могу. Помру здесь, в Кукушкино. Зачем жизнь молодым портить?

ЗОЯ. Ну, как знаешь. Если б у меня сын не помер, я бы давно у него жила. А так – некуда мне деваться. Давай, не чокаясь. Золотой мужик был…

Марина и Зоя поднимают стопки, пьют.

У Марины задумчивое лицо.

ЗОЯ. А за домом я присмотрю, Мариш, ты не беспокойся.

МАРИНА. Я сказала – помру в Кукушкино.

ЗОЯ. Снег сойдёт, с огородом что делать будешь? Копать?

МАРИНА. Копать. Другие же копают.

ЗОЯ. Другие Джульетту из себя всю жизнь не изображают.

МАРИНА. Нет. Дети не должны нянчиться со старыми родителями. Такая моя позиция.

ЗОЯ. Ну, как хочешь. А за Колиной могилкой я бы тут присмотрела, не переживай.

МАРИНА. Я детей не для этого рожала. Не хочу им обузой быть.

ЗОЯ. Ну, ну…

Пьют. Закусывают.

ЗОЯ. А для чего ты их рожала?

МАРИНА. Для радости и веселья я их рожала… Для их радости и веселья.

ЗОЯ. А Коля бы сказал, что он их рожал, чтоб ты в старости одна не осталась. Ну, что молчишь?! Я не права?

МАРИНА. Да я лучше в дом престарелых уйду, чем буду детям жизнь портить.

ЗОЯ. Ну, как знаешь. (встаёт) Ладно, пошла я. Дрова в печку подкидывай, не забывай, а то замёрзнешь. И заслонку – помнишь, что нельзя закрывать? (показывает на печку)

МАРИНА. Помню…

ЗОЯ. А, может, ты просто боишься, что дети твои эгоисты? И ни один не примет тебя?

МАРИНА. (вскакивает) Да как ты… Как у тебя язык поворачивается такое сказать?! Да они же росли на твоих глазах! Да любой из них… С радостью! Да они ещё передерутся из-за меня! В смысле, с кем мне жить…

ЗОЯ. Ладно, не моё дело. Покедова, артистка…

Зоя уходит.

Марина продолжает стоять в замешательстве и полной растерянности.

Подходит к вязанке дров, поднимает, несёт к печке.

Хватается за спину, сгибается.

С грохотом роняет дрова на пол.

МАРИНА. Ох… Ой-ой-ой…

Держась за спину, еле-еле бредёт к кровати.

ЗТМ.

Звуки перрона, многоголосной толпы, гудки поездов, голос из громкоговорителя: «Поезд «Хабаровск-Москва» прибыл на первый путь. Стоянка на станции Кукушкино десять минут». Гудок отходящего поезда. Стук колёс.

III. КВАРТИРА ДЖУЛЬЕТТЫ

В комнате современная обстановка.

Джульетта, едва заметно беременная, в полупрозрачном пеньюаре ходит по комнате с телефоном в руке.

ДЖУЛЬЕТТА. (в трубку) Угу… Угу… Скажи ещё, что я залетела специально, чтобы тебя удержать. (замирает) Родик, почему я должна оправдываться? Я ненавижу свой живот так же, как и ты… Мне сорок восемь, какой ребёнок… Вообще не факт, что он будет здоровым. А что ещё делать? Срок упущен, он там уже шевелится… В смысле – мои проблемы? Ты охренел, Родик?! Немедленно приезжай, нужно поговорить!

В ужасе смотрит на трубку, из которой несутся короткие гудки.

Джульетта отбрасывает телефон.

Закуривает сигарету.

Достаёт из шкафа (тумбочки) коробку с лекарствами, вываливает их на стол.

Из блистеров и пузырьков вываливает в одну кучу таблетки.

Руки дрожат, губы трясутся – у Джульетты истерика.

Звонок в дверь.

Джульетта замирает.

Звонок снова звенит.

Джульетта продолжает доставать из блистеров и пузырьков таблетки – одну за другой.

Звонок звенит всё более настойчиво.

Джульетта сгребает таблетки в коробку, убирает её в шкаф. Тушит сигарету.

Идёт открывать.

ДЖУЛЬЕТТА. Достали все…

Распахивает дверь.

Заходит Марина с дорожной сумкой.

МАРИНА. Ну, здравствуй, Джульетта.

ДЖУЛЬЕТТА. (пятится) Мама?…

Марина недовольно машет перед собой рукой, разгоняя дым.

МАРИНА. А чего так накурено-то?! Топор можно вешать.

Джульетта хватает из кресла толстый халат.

Закутывается в него, маскируя живот.

Марина неспешно пристраивает дорожную сумку, раздевается.

ДЖУЛЬЕТТА. Мам, ты чего? Ты откуда?

МАРИНА. Из Кукушкино, откуда ж ещё…

ДЖУЛЬЕТТА. Ничего не понимаю…

МАРИНА. Извини, что не позвонила. (хватается за спину) Телефон у меня на вокзале украли. Я, главное, чувствую, что в кармане чья-то рука, а сделать в толпе ничего не могу, зажали со всех сторон… Господи, чтоб я ещё раз куда-то поехала!…

Держась за спину, Марина с трудом садится на стул.

МАРИНА. Спина прямо отстёгивается. Всё, больше никаких вокзалов.

ДЖУЛЬЕТТА. Так самолёты в Кукушкино не летают…

МАРИНА. А я обратно не собираюсь.

ДЖУЛЬЕТТА. Как?!

МАРИНА. Так, Женёк. К тебе приехала жить.

ДЖУЛЬЕТТА. В смысле – жить? Насовсем?!

МАРИНА. Да не пугайся ты так. Ну, сколько я протяну? У меня, вон, в спине протрузии какие-то, операцию надо делать, а я не буду – зачем? Так доживу. Сердце шалит. Так что год-два потерпишь. Ну, может, пять. Максимум – десять.

ДЖУЛЬЕТТА. Ничего не понимаю…

МАРИНА. А что тут понимать… Не могу я одна жить. С хозяйством не справляюсь. Воду из колонки таскать не могу. Печку топить, огород копать весной кто будет – я?! Могла бы и сама догадаться, мать к себе позвать. Вон, в хоромах каких живёшь.

ДЖУЛЬЕТТА. С ума сойти… нет, это просто с ума сойти! Только этого мне не хватало! Сколько, ты говоришь, максимум? Десять лет?!

МАРИНА. Я на балконе могу… Вон, у вас же балкон стеклянный…

Джульетта нервно закуривает.

ДЖУЛЬЕТТА. Мама, так не делается… Так не делается, мама… Нельзя сваливаться, как снег на голову… Такие вопросы… надо обсуждать заранее. Спрашивать, прикидывать все варианты… Какой балкон? Там сейчас минусовая температура… Ты припёрла меня к стенке, мама… Просто взяла и припёрла… Десять лет она, видите ли, протянет, не больше… А я столько протяну?! Не надо делать из меня последнюю сволочь! Я хочу чтобы ты жила вечно! Но только не здесь…

МАРИНА. А где?

ДЖУЛЬЕТТА. Пятеро! У тебя ещё кроме меня – пятеро. Почему я?!

МАРИНА. Во-первых, ты живёшь ближе всех. Во-вторых, ты – самая старшая. В-третьих… Забыла. А! Ты самая устроенная. Вот.

ДЖУЛЬЕТТА. Я?! Устроенная?!

МАРИНА. А как же. Женщина в сорок пять лет всегда устроенная.

ДЖУЛЬЕТТА. Ты даже не помнишь, сколько мне лет! Сорок восемь!

МАРИНА. Тем более. Все бури уже позади.

ДЖУЛЬЕТТА. (усмехается) Ты уверена?

МАРИНА. Конечно. Сорок восемь – это тихая, спокойная осень… Листья ещё не опали, но уже пожелтели – надёжно и безвозвратно… А где Игорь? Ещё не пришёл с работы?

ДЖУЛЬЕТТА. Мы развелись с Игорем два года назад.

МАРИНА. Как? Вы же на похороны приезжали вместе…

ДЖУЛЬЕТТА. Приличные люди, мама, остаются друзьями, когда разводятся.

МАРИНА. Почему ты ничего не сказала?

ДЖУЛЬЕТТА. Я говорила. Игорь влюбился в журналистку, которая брала у него интервью. Она оказалась дочкой его босса. Теперь Игорь без работы, потому что босс выгнал дочку из дома, а Игоря уволил с волчьим билетом, они живут на съёмных квартирах.

МАРИНА. Господи… Неужели вылетело из головы?

ДЖУЛЬЕТТА. У тебя всегда всё, что касалось меня, вылетало из головы.

МАРИНА. Как ты можешь так говорить? Отец умер, я была в ужасном состоянии, всё время плакала, жила на успокоительных…

ДЖУЛЬЕТТА. Ну, да, ну, да… Только я говорила это гораздо раньше, до похорон.

МАРИНА. Бедная Манька, бедный ребёнок… Такая травма…

ДЖУЛЬЕТТА. Маньке двадцать три, она замужем давно, ты забыла?

МАРИНА. Конечно, нет. Всё равно травма…

ДЖУЛЬЕТТА. Да плевать ей… У всех родители разводятся в этом возрасте…

МАРИНА. А папа знал, что вы развелись?

ДЖУЛЬЕТТА. (усмехается) В отличие от тебя папа всегда всё про всех знал… Мне кажется, он и умер от этого знания.

Марина встаёт, идёт к двери.

Берёт дорожную сумку.

Джульетта бросается к ней.

ДЖУЛЬЕТТА. Ты куда?!

МАРИНА. В Кукушкино. В это проклятое, богом забытое Кукушкино… Господи, кто бы знал, как я его ненавижу. Эти вечные дожди, разбитые дороги, болота, огромные комары, днём и ночью – даже зимой, – ку-ку, ку-ку, ку-ку… Если верить этим «ку-ку», в Кукушкино все бессмертные… И от этого хочется немедленно удавиться.

Джульетта со слезами обнимает Марину.

ДЖУЛЬЕТТА. Прости меня, мама… Прости…

МАРИНА. (обнимает Джульетту, прижимает к себе) Ты тоже меня прости. Припёрлась без звонка, без предупреждения, поставила перед фактом… Прости, Джульетта…

ДЖУЛЬЕТТА. Мама, прошу, зови меня Женей, а то у меня ощущение, что я в психушке.

МАРИНА. Хорошо, Женёк… А что это у тебя? (трогает живот Джульетты) Что это? Что это?!

ДЖУЛЬЕТТА. Это три с половиной месяца, мама.

МАРИНА. Чего… три с половиной месяца?

ДЖУЛЬЕТТА. Беременности, чего же ещё.

МАРИНА. Не может быть…

ДЖУЛЬЕТТА. Как видишь, ещё могу, листва не совсем пожелтела. И бури ещё не все утихли.

МАРИНА. От кого?

ДЖУЛЬЕТТА. От моего студента. Родик… три раза не мог сдать сопромат. На четвёртый решал проблему вот таким радикальным способом.

МАРИНА. (охает) Как от студента?

ДЖУЛЬЕТТА. Каюсь, слаба оказалась. Не выдержала молодого задора. Думала, предохраняться уже не надо, возраст… А вот поди ж ты… уже шевелится… (трогает живот)

МАРИНА. А Родик этот… Знает?

ДЖУЛЬЕТТА. (кивает) Сказал, что это мои проблемы.

МАРИНА. Какая… отвратительная… распущенная молодёжь пошла!

ДЖУЛЬЕТТА. (смеётся) Да нет, в данном случае это я распущенная.

МАРИНА. Сколько ему лет?

ДЖУЛЬЕТТА. Двадцать один.

МАРИНА. Ужас. Моложе Машки. Как ты могла, дрянь?!

ДЖУЛЬЕТТА. Не знаю. Если честно, то я собиралась отравиться. Если бы ты не позвонила в дверь, я бы наглоталась таблеток…

Джульетта открывает шкаф показывает Марине коробку с таблетками.

МАРИНА. Господи, господи… (хватается за голову, садится за стол) Прости грехи наши…

ДЖУЛЬЕТТА. Ты о чём, мама?

МАРИНА. Вспомнила… Я на твоём сроке, тоже отравиться хотела. Поняла, что всё… хомут на шею надеваю окончательно и бесповоротно. Даже крысиного яду раздобыла…

ДЖУЛЬЕТТА. Что-то подобное я подозревала.

МАРИНА. Каждый ребёнок отрывает кусок от тебя.

ДЖУЛЬЕТТА. Зачем ты мне это говоришь?

МАРИНА. Не знаю. Если бы я умела правильно воспитывать детей, ты не была бы с пузом в сорок восемь лет от какого-то Родика.

ДЖУЛЬЕТТА. А! Это самобичевание… Браво, мне приятно, что ты признаёшь свои ошибки.

МАРИНА. (вытирает слёзы) Ты ведь с ним не сделаешь ничего, да, Джулье… Женёк? Ты его выпустишь в мир? Дашь ему жить?

ДЖУЛЬЕТТА. (смотрит на живот) Пусть попробует. Я же попробовала…

МАРИНА. У тебя был отец. Хороший.

ДЖУЛЬЕТТА. Мне всегда казалось, что мать важнее. Я буду плохой, старой матерью, над ним будут смеяться в школе, что я старуха. У других будут свежие, молодые мамаши а я не буду ходить на родительские собрания, чтобы не позориться.

МАРИНА. На собрания можешь отправлять Машку.

ДЖУЛЬЕТТА. Это идея.

МАРИНА. А почему ты куришь беременная?

ДЖУЛЬЕТТА. По той же причине, по которой ты хотела наглотаться крысиного яда. Я не люблю ребёнка, который во мне, как его не любила ты.

МАРИНА. Прекрати. Немедленно прекрати. Брось сигарету! Мне было всего девятнадцать лет, у меня было, что отнимать – молодость, красоту, мечту стать артисткой… А что этот ребенок у тебя отнимает? Что?!

ДЖУЛЬЕТТА. Хорошая мысль, мама… Терять действительно нечего.

МАРИНА. (воодушевлённо) Я даже где-то по телевизору слышала, что поздняя беременность омолаживает.

ДЖУЛЬЕТТА. Правда?! Так и вижу, как Родик ползает за мной на коленях, умоляя жениться.

МАРИНА. На алименты подашь?

ДЖУЛЬЕТТА. А подам! Если он первый в суд на меня не подаст за совращение…

МАРИНА. Какой грязный мир…

ДЖУЛЬЕТТА. Какие люди, такой и мир.

МАРИНА. Не понимаю, как ты могла переспать практически с ребёнком, который от тебя зависит по этому… сопромату…

ДЖУЛЬЕТТА. Крышу снесло. Показалось, что я ещё ничего, и ему нужен не сопромат, а я…

МАРИНА. Противно.

ДЖУЛЬЕТТА. Да.

МАРИНА. Очень противно, что молодёжь такая – беспринципная. Ладно, у бабы климакс, но он-то… Ради зачёта такую гадость сделать…

ДЖУЛЬЕТТА. Мама, спать будешь здесь. (показывает на диван) Я постелю…

МАРИНА. Ты меня оставляешь?

ДЖУЛЬЕТТА. Да. На ближайшие десять лет мне понадобится помощница.

МАРИНА. Спасибо. Но ты же знаешь, я не очень… с детьми…

ДЖУЛЬЕТТА. Знаю. Но другого варианта у меня нет. Из Машки нянька ещё хуже, чем из тебя. Иди в душ, я пока на стол накрою.

МАРИНА. У меня спина, какой душ…

ДЖУЛЬЕТТА. Там очень удобная душевая кабина, просто заходишь и всё, не надо никуда залезать.

МАРИНА. Хорошо. Хорошо, что у тебя здесь так хорошо.

Уходит.

В дверях оборачивается, смотрит на Джульетту.

ДЖУЛЬЕТТА. Ты чего?

МАРИНА. Не знаю. Мне понравилось, какая ты…

ДЖУЛЬЕТТА. Какая?

МАРИНА. Старая одинокая волчица, беременная от юного барса… Такая нервная, обиженная, но гордая… Мне кажется, это будет гениальный ребёнок. Он нас прославит.

ДЖУЛЬЕТТА. (смеётся) Из тебя бы точно вышла хорошая артистка. Жаль, что материнство сгубило твои таланты.

МАРИНА. Жаль.

Скрывается в ванной.

Джульетта накрывает на стол.

Заходит Родик – молодой, модно одетый.

Джульетта его не видит.

Родик подходит сзади, обнимает Джульетту.

Джульетта замирает.

ДЖУЛЬЕТТА. Игорь?!

РОДИК. У тебя в запасе есть Игорь?

ДЖУЛЬЕТТА. (резко оборачивается) Родик? Ты что здесь делаешь?

РОДИК. У тебя дверь нараспашку.

ДЖУЛЬЕТТА. Что тебе надо?

РОДИК. Мне тут объяснили, что бэбик это очень прикольно, Жека.

ДЖУЛЬЕТТА. Кто объяснил?

РОДИК. Второй я, который гораздо умнее моего первого я.

ДЖУЛЬЕТТА. А этот второй я не сказал тебе, что когда тётке сорок восемь лет – это совсем не прикольно?

РОДИК. Ему плевать, сколько лет тётке. Пусть родит, а мы будем любить обоих.

Родик целует Джульетту.

Джульетта его обнимает, отвечает на поцелуй.

Из ванной выходит Марина.

Смотрит на целующихся Джульетту и Родика.

Они её не замечают.

ДЖУЛЬЕТТА. Родик, я ничего не понимаю.

РОДИК. Я переехал к тебе. Я буду жить здесь. Будем рожать. Будем воспитывать. Будем ещё рожать, если получится, а если нет – одного хватит. Будем любить, работать, гулять, чай пить, борщи варить, путешествовать… Я не знаю, что ещё делают нормальные люди, когда живут вместе, но я согласен на всё.

ДЖУЛЬЕТТА. У меня дочь старше тебя.

РОДИК. Ужас какой. Зачем тебе такая старая дочь?

ДЖУЛЬЕТТА. Ты через два дня влюбишься в молодую.

РОДИК. А ты ей морду набьёшь.

ДЖУЛЬЕТТА. Ты бросишь меня, Родик. Наиграешься в благородство, заскучаешь и уйдёшь.

РОДИК. А ты найдёшь, встряхнёшь и вернёшь на место. Я резкий, но послушный.

ДЖУЛЬЕТТА. Паяц. Клоун. Уйди отсюда.

РОДИК. Ты всего час назад требовала от меня, чтобы я пришёл и остался. Орала в трубку как сумасшедшая и ногами топала. Я слышал.

ДЖУЛЬЕТТА. Извини. Это токсикоз и гормоны.

РОДИК. Ничего не знаю. Я принял решение.

ДЖУЛЬЕТТА. Уходи. Я тебя выгоняю. Пошёл вон!

РОДИК. Не имеешь права. Мой бэбик у тебя в животе.

Обнимает Джульетту, целует.

Джульетта отбивается, отталкивает Родика.

ДЖУЛЬЕТТА. Подожди. Ко мне приехала мама. Она будет здесь жить в ближайшие десять лет. Тебя это устраивает?

РОДИК. Если честно, то нет. Молодые должны жить отдельно от родителей.

ДЖУЛЬЕТТА. Вот! Поэтому иди – снимай нам квартиру. Мужик ты или нет?

РОДИК. Нет. Пока. Я же студент, у меня денег нет.

Марина потихоньку одевается.

Берёт сумку.

Выходит незамеченной.

ДЖУЛЬЕТТА. Тогда иди, заканчивай институт, устраивайся работать, а потом приходи!

РОДИК. Это долго. (оглядывается) А где мама? Познакомь нас. Хочу видеть будущую тёщу. Мама! Ау! Ку-ку! Мама!

Ходит по комнате, заглядывает за мебель.

РОДИК. Мама!

Джульетта заглядывает в ванную.

ДЖУЛЬЕТТА. Мама!

Бросается к вешалке, где висела одежда Марины.

Смотрит на место, где стояла сумка.

Выглядывает в подъезд.

ДЖУЛЬЕТТА. Мама!

Родик притягивает Джульетту к себе.

РОДИК. Маму какую-то придумала… (обнимает её) Нет тут никакой мамы, успокойся. Только ты, я и бэбик.

Джульетта страстно обнимает Родика, целует его.

ЗТМ.

Звуки перрона, многоголосной толпы, гудки поездов, торможение большого состава, голос из громкоговорителя: «Поезд «Москва-Санкт-Петербург» отправляется с первого пути». Гудок отходящего поезда. Стук колёс.

IV. КВАРТИРА РОМЕО

Квартира-студия.

Гламурная обстановка.

На стенах фотографии – большей частью мужские и очень гламурные.

Играет музыка.

ГОЛОС МАРИНЫ. Ромео! Ромео!

Заходит Марина с дорожной сумкой.

Растерянно оглядывается.

МАРИНА. Ромео!

Из ванной выходит Ромео.

Он молод и красив. (играет тот же актёр, что и Колю в молодости)

Ему около тридцати.

На Ромео из одежды только полотенце.

Ромео замирает, глядя на Марину.

РОМЕО. Мама?!

МАРИНА. У тебя дверь почему-то открыта, я уж испугалась – не случилось ли чего…

РОМЕО. Наверное, Сашка собаку гуляет, у нас дверь плохо закрывается…

Марина садится на диван, снимает обувь, растирает ноги.

МАРИНА. Женился, что ли?

РОМЕО. (замявшись) Гражданский брак.

МАРИНА. Ну, слава богу, а то я уж думала – никогда не женишься. А гражданский, так это даже хорошо. Не понравится - разводиться не надо, разбежитесь без всяких заморочек. (протягивает сапоги Ромео) Поставь, пожалуйста, сил нет вставать.

Ромео берёт сапоги, держит их брезгливо, поодаль от себя на вытянутой руке.

РОМЕО. Мам… А чё происходит?

МАРИНА. А происходит, сынок, то, что рано или поздно происходит со всеми. Мать состарилась, не в состоянии себя обслуживать, поэтому переезжает к тебе.

У Ромео вытягивается лицо.

Повисает пауза.

Рука, в которой Ромео держит сапоги, едва заметно дрожит.

МАРИНА. Извини, что не позвонила, телефон в дороге украли.

Марина раздевается, разматывает платок.

Ромео медленно ставит сапоги в угол.

РОМЕО. А почему ко мне?

МАРИНА. А потому что ты младшенький. У тебя было меньше времени, чтобы меня невзлюбить.

РОМЕО. Извини, я сейчас оденусь.

Уходит.

Марина встаёт, обходит комнату.

Рассматривает фотографии.

Возле некоторых – особенно откровенных, – качает головой.

Заходит Ромео.

Он одет.

РОМЕО. Мам, прости… Я очень рад, что ты приехала. Правда, рад. Каждый день думал, как ты там… одна… без папы.

Подходит к Марине, целует её в щёку.

МАРИНА. (вздыхает) Если честно, то сначала я пыталась поселиться у Джульетты. Но она ждёт ребёнка

РОМЕО. Кого?!

МАРИНА. Да, представляешь, переспала со своим студентом, и теперь собирается от него рожать. Слава богу, студент совершеннолетний… Но денег снимать квартиру у него нет. А желание стать отцом вдруг проснулось. Представляешь?! Им нужно пространство для страсти и выяснения отношений. Много пространства.

РОМЕО. Представляю…

МАРИНА. Сначала я хотела поселиться на балконе, но Джульетта сказала – там холодно. Поэтому я уехала. Молодые должны жить одни, особенно когда ждут ребёнка и когда один из них немолод. Вы ведь не ждёте ребёнка?

РОМЕО. Нет…

МАРИНА. Ну, слава богу. Ты молодец. (треплет Ромео по голове) Гражданский брак, с детьми не торопишься… Я смотрю, и карьера на высоте. (показывает на фотографии) У тебя бывают выставки?

РОМЕО. Да, конечно. Сейчас, вот, идёт одна… В выставочном комплексе, народу не протолкнуться, билеты с рук продают втридорога.

МАРИНА. Ты знаменит?

РОМЕО. Чуть-чуть. В определённых кругах.

МАРИНА. Вот видишь. А надо мной смеялись, что я дала тебе имя Ромео… Для творческого человека, который хочет признания и славы, это подарок, а не имя.

РОМЕО. Мне всегда нравилось моё имя.

МАРИНА. Я вижу, все работы подписаны – Ромео Захаров… Ромео Захаров… (показывает на фотографии) А почему на снимках одни мужчины?

РОМЕО. (замявшись) Женщины это банально… У всех одни женщины…

МАРИНА. Ты прав. У тебя есть свой стиль, и шарм в этих снимках… Хотя, такого неподготовленного человека, как меня, например, они немного шокируют. Скажи, ты прописал здесь жену?

РОМЕО. Нет, у неё есть квартира.

МАРИНА. Всё больше и больше горжусь тобой. Мне много места не надо. Может быть, у вас есть кладовка?

РОМЕО. Есть, но я тебя туда не пущу.

МАРИНА. Почему?

РОМЕО. Не успел тебя невзлюбить до такой степени. Я же младшенький…

МАРИНА. Значит, я могу рассчитывать на этот диван?

Показывает на диван в центре комнаты.

РОМЕО. Мам… Я должен тебе сказать…

МАРИНА. Что?

РОМЕО. Признаться…

МАРИНА. Ну, говори! Чего ты краснеешь?

РОМЕО. Тебе не понравится со мной жить. Богемные вечеринки, шум, музыка…

МАРИНА. Я мечтала об этом всю жизнь. Разве нормальная мать назовёт сына Ромео? Буду сидеть тихонечко в уголочке, вязать носки. А хочешь, буду ходить с подносом и разносить всем шампанское?

РОМЕО. Ты издеваешься?

Марина садится на диван.

На лице горечь.

МАРИНА. Зря я приехала. Знаешь, мне раньше очень часто сон снился – один и тот же. Будто иду я молодая… с причёской, на каблуках, по какой-то улице. Везде люди красивые, огни, витрины. И вдруг асфальт под ногами превращается в болото… Сначала каблуки едва вязнут, потом ноги передвигать всё труднее и труднее… И вдруг я по пояс в трясине, пошевелиться не могу, кругом темень, трясина засасывает, город пропал, люди исчезли, и только кукушки хохочут – ку-ку, ку-ку, – словно издеваются. Я потом поняла, что город с огнями – это мои мечты, болото – жизнь моя настоящая, которой живу, а кукушки – дети мои, нет у них пуповины, погибать буду, они руки не протянут, только посмеются.

Ромео бросается к Марине, обнимает её.

РОМЕО. Мама! Живи, сколько хочешь! Где хочешь! В конце концов, я к Сашке перееду, вся квартира твоя!

МАРИНА. Правда?

РОМЕО. Ну, конечно, как я сразу об этом не подумал. Ум за разум зашёл. Там центр, метро под боком, огромные потолки и целых три комнаты.

МАРИНА. А она согласится?

РОМЕО. Если любит, то согласится.

МАРИНА. То есть, ты не уверен.

РОМЕО. Уверен, конечно, но я привык забивать в свои планы маленький процент на неудачу.

МАРИНА. (гладит Ромео по голове) Какой ты у меня хороший, оказывается… Жаль, что в этом нет ни грамма моей заслуги.

РОМЕО. Есть, мам. Ты была не такая, как все. У всех мамаши – скучные деревенские клуши. А ты – с надрывом в душе… с тайной, с трагедией… с неудовлетворённостью от своей жизни… Меня это заставляло думать. Искать себя, метаться, смотреть на отца совсем другими глазами – как, зачем он живёт с тобой? Почему не отпустит, не разведётся, не найдёт нормальную бабу, которая счастлива будет варить ему борщи и рожать каждый год…

МАРИНА. Ты, правда, об этом думал?

РОМЕО. Правда. Я хотел стать счастливым. Поэтому не хотел повторять ошибки, которые совершала ты. Любовь не должна убивать твою личность, она должна её развивать. Кончилось развитие – кончилась любовь. Надо менять партнёра. Для каждого этапа нужен другой человек, иначе как в твоём сне – болото.

МАРИНА. Ты поэтому официально не женишься?

РОМЕО. Отчасти – да.

МАРИНА. А если дети пойдут?

РОМЕО. Не пойдут. Пока я не захочу.

МАРИНА. А если захочешь?

РОМЕО. Мам, ну, зачем так далеко заглядывать? Наступит этот этап, буду думать, что делать.

МАРИНА. Завидую молодым. Никаких комплексов. Захотел – переспал со своим студентом. Захотел – не заводишь детей и точка. Раньше ведь как было – если не всё как у всех, значит - неполноценный урод. Пальцем показывают, осуждают. А сейчас это называется – свобода взглядов. Завидую.

РОМЕО. Правда? Ты действительно так считаешь?

МАРИНА. Да если б я только знать могла, что можно вот так – гражданский брак и никто никому ничего не должен… А для каждого этапа – другой человек… Я бы, может, и с Колей всю жизнь прожила, но знала бы, что если уйду, разлюблю, захочу другой жизни – я нормальная! Нормальная, а не гулящая и развратная баба. (меняет тон на ироничный) Мой друг, Горацио, могу ли я помыться?

РОМЕО. Конечно, душ там. (показывает) Я сейчас принесу полотенце.

Уходит.

МАРИНА. (громко) У Джульетты я так и не помылась, заявился её студент и как давай совращать твою сестру! Прямо у меня на глазах. Я и смылась от греха подальше… Стыдно смотреть на это безобразие. Кстати, вы с Женькой совсем не общаетесь?

ГОЛОС РОМЕО. Нет!

МАРИНА. А почему?

ГОЛОС РОМЕО. Не знаю! Нам не о чем говорить!

МАРИНА. (тихо) Вот так, Коленька… Детки твои плевать друг на друга хотели. В детях сила, говоришь? На похороны только двое приехали, у остальных – обстоятельства сильнее, чем твоя смерть. (громко) Ромка! Какая жена у тебя хорошая! В квартире красиво, чисто и пахнет вкусно!

РОМЕО. (выходит с полотенцем) Сейчас будем есть том-ям.

МАРИНА. Что?!

РОМЕО. Ну, если тебе не понравится тайский суп, я приготовлю равиоли.

МАРИНА. Богема проклятая. Открой сумку, у меня там сала кусок и солёные помидоры из нашего огорода. Сорт «бычье сердце». Отец ещё солил.

Ромео достаёт из сумки банку с помидорами и пакет с салом.

РОМЕО. И зачем такую тяжесть тащить? Мама, ты же в душе артистка!

Марина забирает у Романа банку и сало, ставит на стол.

МАРИНА. Я бабища деревенская, старая и больная. Радуйся колориту в своей гламурной светёлке, Ромео.

РОМЕО. Я полотенце в ванную отнесу, пусть на батарее нагреется. (уходит)

МАРИНА. Нежности какие… Нагреется… Я и холодным утрусь.

Заходит Саша – мужик лет сорока, – с собачкой на руках.

На собачке яркий комбинезон.

Замирает, глядя на Марину, которая пытается открыть банку с помидорами.

САША. (женственно) Женщина, вы кто?

МАРИНА. (замирает) А вы?

САША. Вообще-то, я здесь живу.

МАРИНА. Здесь сын мой живёт. С женой. Гражданской.

САША. Вы ничего не путаете?

МАРИНА. Нет, не путаю. Рома! Ромео!

Выходит Ромео.

МАРИНА. Тут чудик какой-то, говорит, что он здесь живёт.

САША. (капризно) Дорогой, что это?! Кто это?! Почему она меня оскорбляет?!

Саша нервно гладит собаку.

РОМЕО. Саша, это моя мама. Мама, это мой Саша.

МАРИНА. (хватается за сердце) Подожди… Это… что… Твоя жена?!

РОМЕО. Да, мама.

МАРИНА. (закрывает лицо руками) Господи… Позор-то какой…

САША. Почему она всё время меня оскорбляет?

РОМЕО. (резко) Ты можешь помолчать?!

САША. Не ори на меня!

МАРИНА. Видел бы Коля… Ты же копия его! Полная! Одно лицо… Видел бы Коля… как ты с мужиком…

РОМЕО. Мама! Немедленно прекрати истерику! Папа всё знал!

МАРИНА. (потрясённо) Как… знал?

РОМЕО. Так. Он приезжал сюда в прошлом году. В отличие от тебя, папа интересовался моей жизнью.

МАРИНА. И что?!

САША. Что, что… (трогает челюсть) Челюстно-лицевая хирургия в наше время удовольствие недешёвое. (целует собаку) Тихо, тихо, зайка моя…

МАРИНА. Гадость… Какая гадость… Это ты довёл отца до инфаркта!

РОМЕО. Да что ты говоришь! А кто ему родил таких уродов-детей?! Я?!

МАРИНА. (хватает сумку) Так, всё, я не могу здесь больше оставаться.

РОМЕО. Мам, перестань… (пытается схватить сумку) Мы уедем в другую квартиру, ты будешь здесь жить одна.

САША. Это в какую такую квартиру мы уедем, интересно?! Тише, зайка моя… У меня там ремонт!

РОМЕО. Заткнись. Нет там никакого ремонта, и не будет, пока я не найму рабочих.

МАРИНА. Я не могу… Мне будет здесь всё противно. И как я сразу не догадалась…

РОМЕО. А говорила, завидуешь, что кто-то может позволить себе быть не таким как все.

МАРИНА. Ну, не такими же!

САША. Почему она все время меня оскорбляет?! Мама, живите здесь, я не против. Ромео, поехали. Зайка, тихо!

Марина хватает одежду.

Не одеваясь, с сумкой в руках почти бежит к двери.

МАРИНА. Ни секунды здесь не останусь!

Хлопает дверь.

САША. Хорошая у тебя мама. Душевная.

РОМЕО. (с горечью) Я думал, она поймёт… Я почему-то подумал, что хоть она меня возьмёт и поймёт. В какую-то секунду – вдруг понадеялся.

Саша кладёт собаку на диван.

САША. Плюнь, дружище. Ты же сам меня учил – никогда не надейся, что люди тебя поймут. Даже если они говорят, что всё понимают.

ЗТМ.

Шум вокзала, гудки поездов, голос из громкоговорителя: «Скорый поезд «Санкт-Петербург – Краснодар» отправляется с третьего пути». Гудок отходящего поезда. Стук колёс.

V. КВАРТИРА ОФЕЛИИ

В комнате весьма мещанская обстановка.

На диване, лицом к стене, под пледом лежит Марина. Она спит.

За столом сидит Михаил. Он ест.

Лицо злое.

Напротив с провинившимся видом сидит Офелия.

МИХАИЛ. (зло) И надолго она?

ОФЕЛИЯ. Миш, я не знаю. Кажется, навсегда.

МИХАИЛ. (бросает ложку) Как – навсегда?!

ОФЕЛИЯ. Говорит, с хозяйством не справляется. Отец же всё делал.

МИХАИЛ. А я здесь при чём?!

ОФЕЛИЯ. Не кричи, разбудишь.

МИХАИЛ. (понизив голос) При чём здесь мой дом, я спрашиваю!

ОФЕЛИЯ. Не могла же я её выгнать! Она приехала больная, с температурой – в поезде вирус какой-то подхватила. Ни поесть, ни помыться сил не хватило, сразу упала и спит уже пять часов.

Михаил вскакивает, нервно ходит по комнате.

МИХАИЛ. Я упахиваюсь… Домой еле живой приползаю… А тут… перед моим телевизором тело лежит.

ОФЕЛИЯ. Вообще-то, это моя мать.

МИХАИЛ. Где была эта мать, когда Федька с Иркой маленькими были?! Когда ты разрывалась между близнецами и работой?! Где она была, когда я в гипсе после аварии год валялся, а ты одна хозяйство тянула, Оля?! Всё хорошо у неё было?! Не нуждалась в нашей помощи?! А теперь памперсы ей менять?!

ОФЕЛИЯ. Ну, какие памперсы, Миш? Она здоровая, я ж говорю, просто вирус в поезде подхватила. Не кричи, разбудишь!

МИХАИЛ. Если не секрет, почему она выбрала тебя, как своё последнее пристанище?

ОФЕЛИЯ. Я не знаю, Миш. Мама не сказала.

МИХАИЛ. А ты бы спросила!

ОФЕЛИЯ. Она вся горела. Её колотил озноб. Ты считаешь, человеку в таком состоянии можно устраивать допрос?

МИХАИЛ. Нужно! Если этот человек собирается занять твой дом.

ОФЕЛИЯ. Миш, если ты переживаешь, что нам придётся на неё тратиться, то у мамы есть пенсия.

МИХАИЛ. Сколько?

ОФЕЛИЯ. Не знаю…

МИХАИЛ. (передразнивает) Не знаю… А я знаю! Есть и пить она будет за наш счёт, а свои копейки в кубышку складывать. Вот такие вот божьи одуванчики, (показывает на Марину) они вроде как выше всего материального. Парят в облаках! Не знают, сколько хлеб стоит. Поэтому свои деньги не тратят! А заставляют тратить других! А потом – ах, вы копейкой меня попрекаете! У Бугайцева мамаша всю кровь из него выпила – он и по курортам её возил, и лечил, и кормил, и сиделку за свой счёт держал, а когда мать померла, у неё в диване миллион нашли.

ОФЕЛИЯ. Ну, нашли же…

МИХАИЛ. Его мыши сгрызли! Почти в труху.

ОФЕЛИЯ. (вздыхает) Ну, не знаю… Не могу я родной матери сказать, что у нас для неё места нет… Пусть не любила она меня… Пусть не помогала… Лежит вот старушка вроде, а я девочку вижу. Маленькую. Беззащитную. Брошеную. Больную.

Заботливо поправляет на Марине плед.

ОФЕЛИЯ. Никто не прыгнет выше себя, Миш. Вот сколько заложено в человеке любви от природы, столько и есть. Кто-то всех может любить, кто-то только близких, кто-то себя одного, а кто-то даже себя не любит. И ничего не поделать с этим. Так природой задумано. Мама никого не любила, и себя тоже. Всю жизнь прожила, будто чужую роль играла – противную ей до мозга костей…

МИХАИЛ. Зато ты у нас всех любишь! В ущерб семье.

Михаил начинает одеваться.

ОФЕЛИЯ. Миш, ты куда собираешься?

МИХАИЛ. К Бугайцеву. У него переночую.

ОФЕЛИЯ. Ты с ума сошёл?

МИХАИЛ. А моё место тут занято!

ОФЕЛИЯ. Ну, давай телевизор в другое место поставим. Хочешь, в спальню перенесём?

МИХАИЛ. Не хочу! От него излучение. Спать я хочу в спальне, без вредных излучений, а ящик смотреть – здесь, на своём привычном диване!

ОФЕЛИЯ. Миш, а если бы это твоя мама была? Ты бы что? Выгнал её? Больную?

МИХАИЛ. Моя мама вовремя померла.

ОФЕЛИЯ. А у моей не получилось! (хватается за голову) Боже, какие страшные вещи мы говорим.

МИХАИЛ. Короче, Оль… Или я или эта так называемая мама. Пока.

Михаил уходит.

Хлопает дверью.

Офелия садится за стол, обхватив голову руками.

Марина медленно садится. Кашляет.

МАРИНА. Скажи, он тебя бьёт?

ОФЕЛИЯ. (вздрагивает) Что ты! Миша очень добрый. Он просто очень устаёт на работе. На этих маршрутках – жуткая конкуренция, а у него спина больная после аварии, боли дикие.

Подходит к Марине, садятся рядом, обнимает её.

ОФЕЛИЯ. Он отходчивый. Позлится немного, а потом извиняться придёт. Вот увидишь, вернётся и руки тебе целовать будет. Прощенья просить. Может, даже с букетом. Спина его измотала… Как отдохнёт – другой человек. Просто этот диван – его любимое место в доме.

Марина кладёт голов на плечо Офелии.

МАРИНА. И в кого ты у меня такая?

ОФЕЛИЯ. Какая?

МАРИНА. Блаженная.

ОФЕЛИЯ. Сама Офелией назвала.

МАРИНА. Да уж, в точку попала. В школе тебя как дразнят?

ОФЕЛИЯ. (смеётся) Что ты! Никак. Офелией Николаевной называют, уважительно так. Литература в старших классах любимый предмет. Хотя нет, вру… Слышала как-то – меня называли «наша овца». Но это не дети, а коллеги, учительницы. Это они от зависти.

МАРИНА. Да ты что! И чему это они, интересно, завидуют?

ОФЕЛИЯ. Как – чему? Меня дети любят, на уроках себя ведут хорошо, не безобразничают, не прогуливают. Потом, у меня муж, вон, какой красивый, любит меня, на других не смотрит.

МАРИНА. С этим не поспоришь…

ОФЕЛИЯ. А ещё у меня близняшки. Федька и Ирка. Отстрелялась за один раз – мальчик и девочка, здоровенькие, умненькие, красотулечки оба! Ещё и отличники. Казалось бы, обоим по тринадцать, переходный возраст, а у них никаких закидонов, паиньки они у меня. Сейчас знаешь где? На олимпиаду по физике уехали.

МАРИНА. Вот правильно в школе говорят – овца овцой. Совсем плохого в людях не видишь. И в кого ты такая…

ОФЕЛИЯ. Ни в кого. Я в гены нет верю. Душа в человека заселяется свыше. Какая заселилась, такая и есть. И никакими генами, никаким воспитанием её не переделаешь.

МАРИНА. Бедная ты моя… Дурочка… (обнимает Офелию, целует в щёку) А Мишка твой подлец, каких свет не видывал.

ОФЕЛИЯ. Не говори так, мам. Ты совсем его не знаешь.

МАРИНА. Плохие люди плохо пахнут, Офелия. Ты не замечала, как от него воняет?

ОФЕЛИЯ. (вскакивает) Прекрати! Он… У него после операции стома в кишечнике. Уже несколько лет… Он вообще непонятно как выжил! Я огромный кредит на операцию брала, мы до сих пор его выплачиваем! Нам никто не помог – ни копейкой! Виновник аварии отмазался от суда, блатной оказался, мы сами выкручивались.

МАРИНА. Так не знал никто, даже папа.

ОФЕЛИЯ. Миша просил не говорить никому. Не хочу, говорит, подачек. У людей свои проблемы, есть, куда деньги тратить. А ты говоришь – плохой человек.

МАРИНА. Хорошие чужой помощью не брезгуют.

ОФЕЛИЯ. Мама! Ты ничего не знаешь! Свалилась на голову раз в сто лет и диагнозы ставишь. Миша, он… Он… Святой.

МАРИНА. Святой?! Который хлопает дверью из-за того, что его диван заняла мать жены? Ты ничего не путаешь?

ОФЕЛИЯ. У него боли! Он таблетки горстями глотает!

МАРИНА. Святым был твой отец. Знал, что дети были мне в тягость, и ни разу не попрекнул, что я плохая мать! Любил и терпел.

ОФЕЛИЯ. Потому что все дети были – его! Родную кровь легко любить!

МАРИНА. Что? Ты на что намекаешь?

ОФЕЛИЯ. (отворачивается) Нет, ничего, не так выразилась.

МАРИНА. Ну, уж нет… (трясёт Офелию за плечо) Ты договаривай.

ОФЕЛИЯ. Мама, всё. (встаёт) Я неудачно выразилась. Закрыли тему.

МАРИНА. Близнецы не от Миши, что ли?

Офелия молчит.

МАРИНА. И он знает?

Офелия молчит.

МАРИНА. Да-а… Удивила так удивила. Тогда, конечно… Диван освобождать надо.

Марина встаёт, начинает одеваться.

Офелия хватает её за руку.

ОФЕЛИЯ. Мамочка, ты не так всё поняла… Я не изменяла… У нас детей долго не было, а денег на всякое там искусственное оплодотворение, сама понимаешь… Вот Миша и сказал, если ты с кем-нибудь… то я на это глаза закрою. Потому что причина во мне. В нём, то есть.

МАРИНА. Тьфу, слушать противно. (вырывает руку) Ты, правда, думаешь, святой твой тебя простил?

ОФЕЛИЯ. Мамочка, останься, пожалуйста… У тебя температура.

МАРИНА. Да полегчало уже. А диван Мишке нужнее, чем мне. У него стома в кишках и двое чужих детей, которых надо любить – хочешь не хочешь. Психанёт – одна останешься с близнецами, а их ещё тянуть и тянуть.

Собирается уходить.

ОФЕЛИЯ. Подожди, я тебе денег дам.

Достаёт из кошелька деньги.

МАРИНА. Да перестань ты, какие деньги. (усмехается) Я свой миллион, в диване накопленный, трачу. Мы же, пенсионеры, богатые.

Офелия убирает деньги, достаёт из тумбочки телефон.

ОФЕЛИЯ. Телефон хотя бы возьми, ты говорила, твой украли.

Марина убирает телефон в карман.

Обнимает Офелию.

МАРИНА. Ты, когда в животе была, ни разу меня не пнула. Другие вертелись, как сумасшедшие, а ты тихонько так поворачивалась. Я всё думала, что за ребёнок такой деликатный?

ОФЕЛИЯ. Мамочка, я люблю тебя. Позвони, как устроишься, ладно?

МАРИНА. Внукам привет передавай. Хорошо, что они не Мишкины.

ОФЕЛИЯ. Мама!

МАРИНА. А шепни – чьи, на ушко…

ОФЕЛИЯ. Перестань, это запретная тема.

МАРИНА. Пожалеешь, что не сказала. Вот когда я помру – пожалеешь.

Уходит.

Офелия с грустным лицом убирает со стола.

Смахивает набежавшие слёзы.

Врывается возбуждённый Михаил.

Куртка распахнута. В руках смартфон.

Замирает, глядя на пустой диван.

ОФЕЛИЯ. Миш, ты чего?!

МИХАИЛ. А где… Тёща где?!

ОФЕЛИЯ. Уехала. Не захотела тебе мешать.

МИХАИЛ. Как уехала?! Олька… Офелия! Догони её!

ОФЕЛИЯ. Зачем?

МИХАИЛ. Догони, я сказал, потом объясню!

ОФЕЛИЯ. Да не могу я её догнать, она сразу в автобус села.

Михаил мечется по комнате.

МИХАИЛ. Чёрт, чёрт, чёрт… А куда она поехала? В аэропорт, на вокзал?! Я сам догоню…

ОФЕЛИЯ. Да не знаю я, она не сказала.

МИХАИЛ. А позвонить?

ОФЕЛИЯ. Нельзя позвонить. Её телефон украли, я ей Федькин старый отдала, без симки…

Михаил хватает Офелию за плечи.

МИХАИЛ. Офелия, маму надо вернуть!

ОФЕЛИЯ. Миша, да что случилось?

МИХАИЛ. А случилось то, что мы с Бугайцевым пили чай и смотрели по ящику новости, и в новостях сказали…

ОФЕЛИЯ. Что сказали, Миш, не пугай меня.

МИХАИЛ. Сказали, что село Кукушкино попадает в федеральную программу по строительству нового технопарка в сфере высоких технологий.

ОФЕЛИЯ. И что?

МИХАИЛ. Как – что?! Там земля теперь бешеных денег будет стоить.

ОФЕЛИЯ. Ах, вон, оно что… То есть, маму надо вернуть, потому что её дом теперь очень дорого стоит? Ничего, что наследников шесть человек?

МИХАИЛ. Ну… Она же будет жить у нас. Значит, и дом на тебя перепишет.

ОФЕЛИЯ. Миша… Мишенька…

МИХАИЛ. Что?

ОФЕЛИЯ. Ты стому давно промывал? Там, кажется, накопилось.

МИХАИЛ. Чего?! Намекаешь, что я говно?

ОФЕЛИЯ. Извини… Я не это хотела сказать. Вернее, это, но не так в лоб.

МИХАИЛ. Ладно, я говно! Только детей чужих мне содержать! С утра до ночи на маршрутке корячиться я буду, пока ты с розой в волосах об Онегине в школе трындишь! Я говно! А ты благородная!

ОФЕЛИЯ. (затыкает уши) Всё, всё, всё, я поняла… Я подумаю… Я придумаю что-нибудь…

МИХАИЛ. (сбрасывает куртку) Думай быстрей. А то кредит ещё долго платить… (падает на диван, включает телевизор) Свет погаси.

Офелия гасит свет.

ЗТМ.

VI . ПЕРРОН

Шум вокзала.

Марина разговаривает по телефону.

МАРИНА. Зой, там у меня дырка в заборе справа, ты руку туда просунь и щеколду задвинь, тогда в дом точно никто не заберётся. Нет, возвращаться не собираюсь. Кто ж меня отпустит? А я у всех помаленьку живу, выбираю, с кем лучше. Ни на ком пока не остановилась, у всех хорошо, все меня любят, все остаться уговаривают, но я пока выбираю… Денег хватает… Ты ж знаешь, сколько лет я свою пенсию откладывала, мы только на Колину жили. А с чего это я дом продавать буду?! Не буду я его продавать. Мы как-нибудь соберёмся и всей семьёй туда на лето приедем, как это сейчас говорят – потусить. Захотят, не переживай! И я захочу… В городах в этих дышать нечем. У нас хоть и болото, но воздух всё равно без этих выхлопов. И потом, Зой, сейчас такая жизнь… Если вдруг всё одновременно медным тазом накроется – электричество, интернет этот, – выжить можно будет только в деревне. Печку затопил – и тепло. Огород посадил – и с голоду не помрёшь. Так что дом я ни за что не продам. Пусть стоит. Мало ли… Вдруг пригодится.

ГОЛОС В ГРОМКОГОВОРИТЕЛЕ. Объявляется посадка на поезд номер 116С, следующий по маршруту «Краснодар – Москва».

МАРИНА. Всё, Зой, поезд мой объявили, побежала я. Куда, куда, на кудыкину гору. К Клеопатре во Владивосток поеду, посмотрю, если у неё лучше всех условия, так у неё и останусь.

ЗТМ.

Гудок поезда.

VII. ОРДИНАТОРСКАЯ

Марина напряжённо сидит на кушетке.

У её ног – сумка.

Глаза закрываются – Марину клонит в сон.

Резко распахивается дверь.

В ординаторскую быстро входит Клеопатра.

Она – копия Марины в молодости.(играет та же актриса, что и молодую Марину)

Она в белом халате.

В руках – история болезни.

Клеопатра, мельком глянув на Марину, кидает историю болезни на стол.

КЛЕОПАТРА. Почему без халата?! Кто вас сюда пустил?

МАРИНА. (испуганно встаёт) Никто. Я сама… Внизу сказали, что завотделением здесь сидит… Пускать не хотели, но я сказала, что ты моя дочь…

КЛЕОПАТРА. (замирает) Мама?!

МАРИНА. Приехала по твоему адресу, а там мужик какой-то толстый открыл… Ничего не знаю, говорит, такая здесь больше не живёт, ищите её где хотите… Вот я и… нашла.

КЛЕОПАТРА. Господи, мама…

МАРИНА. Ты как будто привидение увидела, Клёпочка.

КЛЕОПАТРА. (обнимает Марину) Привидению я удивилась бы меньше. Что случилось, почему ты здесь?

МАРИНА. Столько всего случилось, Клёпа… Столько всего.

КЛЕОПАТРА. Ты садись. (усаживает Марину) Выглядишь что-то неважно. Болеешь?

МАРИНА. Да лучше уже. В поезде сосед храпел, неделю, считай, не спала, да ещё с пересадками ехала.

КЛЕОПАТРА. Сиди, я сейчас.

Клеопатра берёт тонометр, измеряет Марине давление.

МАРИНА. Сколько там?

КЛЕОПАТРА. С таким не живут.

МАРИНА. Низкое?

КЛЕОПАТРА. Высокое! Вот, положи под язык. (протягивает таблетку)

МАРИНА. Не-не-не… Я химии боюсь.

КЛЕОПАТРА. Я тебя в реанимацию сейчас отправлю! (кричит в открытую дверь) Сестра!

МАРИНА. (хватает таблетку, кладёт под язык) Всё, всё, положила. Ишь, командирша какая.

КЛЕОПАТРА. Я кардиохирург. От быстроты и правильности моих решений зависит жизнь человека. Ложись.

МАРИНА. Зачем?

КЛЕОПАТРА. Я капельницу тебе сейчас поставлю с магнезией.

МАРИНА. Не-не, вот это я точно тебе не дам.

КЛЕОПАТРА. Сестра!

Марина быстро ложится на кушетку.

Клеопатра выходит.

МАРИНА. Вот и в животе такая же была резкая. Как пнёт среди ночи… Глаза на лоб.

Возвращается Клеопатра со стойкой капельницы.

Ставит капельницу Марине.

МАРИНА. Если помру, ты виновата будешь.

КЛЕОПАТРА. Не помрёшь. Всё под контролем. Давай, рассказывай.

МАРИНА. Что?

КЛЕОПАТРА. Как ты здесь оказалась с гипертоническим кризом.

МАРИНА. Ой, Клёпа… Горю вся.

КЛЕОПАТРА. Это лекарство, не обращай внимания. Как ты здесь оказалась?!

МАРИНА. Мне тяжело одной. Деревня, сама понимаешь. Работы физической много.

КЛЕОПАТРА. (ходит по ординаторской) Та-ак, понятно. Ты решила переехать в город. И выбрала меня.

МАРИНА. Я не сразу тебя выбрала. Постепенно. Если я начну рассказывать тебе свои приключения, у тебя волосы дыбом встанут. Господи, хорошо, что вы между собой почти не общаетесь. Слава богу, хоть одна приличная, деловая… С реанимацией если что…

КЛЕОПАТРА. Мама, боюсь, мне негде тебя поселить.

Повисает пауза.

МАРИНА. (медленно садится) Так… Понятно… Ну, а что же ещё ожидать было. У тебя с детства глаза, как ножи, Клёпа. Только с такими глазами можно научиться человека резать. Скажи, ты много людей зарезала? От тебя живые вообще уходят?!

КЛЕОПАТРА. Ляг немедленно. (укладывает Марину) Успокойся. Ты невозможная, мама. Ты – невозможная! Ты хоть раз поинтересовалась – как я живу, что происходит в моей жизни?!

Марина молчит.

КЛЕОПАТРА. Если бы ты хоть раз позвонила и спросила – как дела, Клёпа, – ты бы знала, что у меня нет квартиры.

МАРИНА. (привстав) Как – нет?

КЛЕОПАТРА. Так, нет. Банк отобрал за долги по ипотеке. Вот мой дом! Ординаторская в больнице. Спасибо коллегам, с пониманием отнеслись к моей ситуации. Вот мой чайник, вот чашка, вот тут лежат мои вещи – красота! И на работу ходить не надо. Если честно – мне даже нравится.

МАРИНА. Папа знал?

КЛЕОПАТРА. Знал, конечно. Очень жалею, что сказала ему. Может, от этого и сердце не выдержало…

МАРИНА. Не переживай, ты только капля в море. Коля всё про всех знал и ничего мне не говорил. Ничегошеньки!

КЛЕОПАТРА. (усмехается) Берёг.

МАРИНА. Да нет… Хотел, видно, чтобы я после его смерти сама об каждую ступенечку ударилась. Все шесть ударов на собственной шкуре прочувствовала.

КЛЕОПАТРА. Мам, я знаю, что делать.

МАРИНА. Что?

КЛЕОПАТРА. Я могу тебя положить в больницу. Госпитализировать. Давление у тебя для такого случая просто шикарное, полгодика я тебя здесь продержу без проблем, учитывая, что я завотделением. А там что-нибудь придумаем.

МАРИНА. (садится) Хорошая идея, Клёпа. А кормят здесь хорошо?

КЛЕОПАТРА. (улыбается) Тебе понравится. С Сологубом, главврачом, я договорюсь. Персонал у нас вежливый. Скучать не будешь, подружек себе найдёшь. Подлечишься, отдохнёшь. А там видно будет. (берёт Марину за руку) Не брошу тебя.

МАРИНА. Звучит как угроза.

КЛЕОПАТРА. Мама, не надо делать из меня монстра. (отворачивается) Я устала. Кто бы знал, как я устала… Катишь в гору этот камень под названием жизнь, катишь… а он всё время срывается вниз. Подхватываешь его и снова катишь, а он всё равно оказывается внизу. Чужие сердца лечу, а своё – в кровь. От неудач, от безденежья, от неприкаянности.

МАРИНА. Замуж бы тебе…

КЛЕОПАТРА. Чтобы два камня вверх катить, а не один? Спасибо. Не надо мне семейного счастья, на тебя насмотрелась. Я решила стать кардиохирургом, я им стала. (закуривает) Ипотеку вот только не потянула… В валюте сдуру взяла, там условия были лучше. А рубль взял и обвалился. И всё. Меня пинком под зад. Еле договорилась, что банку ничего не осталась должна, а то бы и квартиру забрали и проценты платила ещё.

МАРИНА. Хоть бы угол какой сняла.

КЛЕОПАТРА. А зачем? Мне здесь хорошо. Пациенты под боком, динамика после операции как на ладони. Докторскую вот заканчиваю, скоро защита. А там и до профессора недалеко. Деньги другие будут. Вот только жизнь пройдёт, молодость не вернуть, но это ладно. Это другой вопрос.

МАРИНА. Что-то мне жутко как-то… Помирают тут часто?

КЛЕОПАТРА. Бывает. Кардиология всё-таки, не санаторий. А хочешь, я тебя в вип-палату устрою? Там ты будешь одна, все удобства, душ, туалет, телевизор. Внизу есть сквер для прогулок.

МАРИНА. А почему ты сама в вип-палату не устроишься, тут маешься?

КЛЕОПАТРА. Ради себя злоупотреблять служебным положением не могу. А ради тебя с Сологубом, главврачом, я договорюсь.

МАРИНА. Что-то ты часто с ним договариваешься. Он, что, добрый такой – налево-направо платными услугами раскидываться?

КЛЕОПАТРА. (убирает капельницу) Да, добрый. Не вставай резко, голова закружится. Сейчас чай попьём и пойдём оформляться.

Клеопатра ставит чайник.

Марина лежит.

МАРИНА. Знаешь, Клёпа, смотрю на тебя и понимаю – правильно я за Колю замуж вышла. А то жила бы сейчас в гримёрке – злая, одинокая, с казённым чайником на подоконнике.

КЛЕОПАТРА. А вместо этого ты мотаешься по миру в надежде, что тебя приютит кто-нибудь из детей, до которых тебе всю жизнь не было дела. Неизвестно, что лучше.

МАРИНА. Так есть, по кому мотаться. Ты, вон, практически в рай меня определила, а с тобой случись что, не дай бог, кто приютит в старости?

КЛЕОПАТРА. Я до старости не доживу.

МАРИНА. Не зарекайся. Все так думают. И всех накрывает. Клёпа, это так страшно, когда понимаешь, что совершенно один, а впереди – только дорога на кладбище.

Марина порывается встать.

Клеопатра её удерживает.

КЛЕОПАТРА. Лежи! Страшнее, мама, это когда понимаешь, что всю жизнь прожил не так, как хотел, только ради того, чтобы не умереть в одиночестве. Сейчас в гримёрке с казённым чайником на подоконнике, зная, что кроме поклонников твоего таланта у тебя нет ни одного близкого человека в мире, ты могла бы быть счастливее, чем вот так – придирчиво выбирая, у кого из шести детей тебе поселиться.

МАРИНА. (хватается за сердце) Ты не врач, Клёпа, ты изверг. Вот уж действительно ножом по сердцу резанула.

КЛЕОПАТРА. Люблю правду. Она как скальпель хирурга. Отсекает всё, что мешает жить. Ни на что не променяю свою свободу и возможность делать, что хочется. Папа меня понимал.

МАРИНА. Папа всех понимал. Кроме меня. Господи! Вернуться бы на ту поляну, где он сделал мне предложение…

Марина садится, смотрит вдаль.

КЛЕОПАТРА. И что? Отказала бы?

Повисает пауза.

МАРИНА. Страшный вопрос. Простой и страшный.

КЛЕОПАТРА. Тебе нельзя волноваться. Поляну ту не вернуть, жизнь заново не прожить. А я сделаю всё, чтобы тебе было здесь хорошо, успокойся.

Распахивается дверь.

В ординаторскую врывается Сологуб – главврач.

Не замечая Марину, обнимает Клеопатру, страстно целует.

СОЛОГУБ. У меня двадцать минут. Жене сказал, что ушёл на консилиум, консилиуму сообщил, что срочно вызвали в мэрию. Успеем. Раздевайся быстрей, что ты, как деревянная!

Пытается снять с Клеопатры халат.

Она отбивается.

КЛЕОПАТРА. Сологуб, ты с ума сошёл! Отпусти!

СОЛОГУБ. Я же сказал – у меня всего двадцать минут. В мэрию всё равно придётся заехать.

Марина вскакивает, хватает сумку, быстро идёт к двери.

Клеопатра вырывается из объятий Сологуба.

Хватает Марину за руку.

КЛЕОПАТРА. Мама, ты куда?!

МАРИНА. Уезжаю я. Не хочу, чтоб все на меня пальцем показывали – мол, вип-палату занимает потому что дочка с главврачом спит. Не хочу!

Марина вырывает руку.

Уходит, хлопает дверью.

СОЛОГУБ. Что это было?

КЛЕОПАТРА. Уже неважно.

СОЛОГУБ. Мне догнать её?!

КЛЕОПАТРА. Да!

Сологуб порывается выйти.

Клеопатра хватает его за руку.

КЛЕОПАТРА. Нет, подожди… Не надо. В конце концов, я не единственная дочь у неё.

Притягивает Сологуба к себе, обнимает, целует.

ЗТМ.

Шум аэропорта. Гул работающих двигателей самолёта. Голос стюардессы: «Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть ремни, мы взлетаем.»… Голос заглушает свист реактивных двигателей. Звук взлетающего лайнера.

VIII. КВАРТИРА ГАМЛЕТА

Изящная, со вкусом обставленная гостиная.

За окном – виды Парижа.

Марина в красивом халате сидит в кресле.

Её не узнать – причёска, лёгкий макияж.

По телевизору идёт старый фильм с Монро.

Марина приглушает звук, звонит по телефону.

МАРИНА. Алё, Зой, это я. Никуда не пропала. Акклиматизация у меня была, в себя почти месяц приходила, вот и не звонила. Где, где, во Франции, в самом городе Париже. Вон, Эйфелева башня из окна видан. У тебя видеосвязь есть? Ну, значит, не покажу, верь на слово. Нет, не угадала, у Гамлета я. Помнишь, какой он родился? Два сто… Синий, без ногтей. Еле выходили. А теперь ценный специалист, программы какие-то пишет. Почему концертные? Для компьютеров. Сейчас вся жизнь, Зой, в компьютеры переехала. В реальности не осталось почти ничего. Как там в Кукушкино, морозы утихли? Понятно. А тут зимой дождь, представляешь? Противный такой… И люди не по-нашему – гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр… Нет, Гамлет по-нашему, а на улице поговорить не с кем, поэтому я дома сижу. Да, я француженка, отсюда теперь никуда… Хорошо тут, Зой, спокойно. Гамлет души во мне не чает, делать по дому ничего не даёт… А как там в Кукушкино, морозы утихли? А, да, утихли, ты ж говорила… Ну, а чего им не утихнуть, к весне идёт. Нет, возвращаться не собираюсь. У Гамлета один контракт закончится, он другой заключит, так и сказал. Специалисты его уровня очень нужны… А дом мой там как? Ну, понятно, чего ему сделается. Скучаю я по Кукушкино, Зой. Да я сама не ожидала. Поздно в нашем возрасте Париж любить. Нет, новости не смотрю, одно расстройство от них, и потом, они ж тут французские. А что? Не скучаю, нет. Я старые фильмы смотрю и себя представляю в главных ролях. Да не смотрю я новости, что ты ко мне привязалась…

Заходят Гамлет и Мишель.

Они явно с какого-то приёма.

Гамлет в костюме. Мишель в вечернем платье.

Она намного моложе Гамлета.

МАРИНА. Ой, всё, Гамлет с женой вернулся, я перезвоню, Зой…

Марина встаёт.

Гамлет подходит к ней, целует.

ГАМЛЕТ. Привет, мамуль. Не скучала?

МАРИНА. Да что ты! Кино, вон, смотрю.

МИШЕЛЬ. (с акцентом) Вы уже сто раз смотрите это кино, Марина Егоровна. Хотите, я найду вам des cartonners… современные сериалы?

ГАМЛЕТ. Мама не любит современные сериалы, Мишель, пора уже запомнить.

МИШЕЛЬ. Oui, я помню. Просто пытаюсь её развлечь. А то сидит целыми днями дома…

МАРИНА. Да я с удовольствием посмотрю всё, что скажет Мишель, сынок! Что скажет, то и буду смотреть. Я сейчас… Стол накрою, чаю попьём.

Марина поспешно идёт на кухню.

ГАМЛЕТ. Мама, для этого есть прислуга. Через полчаса придёт Рене.

МАРИНА. Знаю я вашу Рене, она вечно опаздывает. Сама накрою, не развалюсь.

Мишель садится в кресло, выключает телевизор.

МИШЕЛЬ. Что за привычка у русских с утра до ночи пить чай? Чай-чай-чай-чай… Так и лопнуть недолго!

ГАМЛЕТ. Тебя раздражает моя мать?

МИШЕЛЬ. Ни чуть-чуть.

ГАМЛЕТ. Ты хочешь сказать – нисколько?

МИШЕЛЬ. Я хочу сказать, что она слишком пытается угодить. От этого мне неловко. Pauvre diable… Ты знаешь, что она спит в берушах, чтобы мы не стеснялись заниматься любовью?

ГАМЛЕТ. Откуда ты знаешь?

МИШЕЛЬ. Она сама сказала мне – Мишель, вы можете не стесняться теперь ночью, я купила беруши.

ГАМЛЕТ. Ну, так это же хорошо…

МИШЕЛЬ. Да, только сегодня утром я видела, как она что-то капает в уши и морщится от боли. У пожилых людей часто отиты, если они пользуются берушами. Ras-le-bol, Гамлет, я так не могу, я чувствую себя, как это по-русски сказать – «очень плохой человек»?

ГАМЛЕТ. Сволочь.

МИШЕЛЬ. Oui. Да, я сволочь. Какое красивое звонкое слово.

ГАМЛЕТ. Я завтра же покажу маму врачу.

МИШЕЛЬ. А ещё она постоянно выскакивает из туалета.

ГАМЛЕТ. Что значит – выскакивает?

МИШЕЛЬ. Слышит мои шаги и выбегает во-о-от с такими глазами. Как будто услышала атомный взрыв. Я ей говорю – Марина Егоровна, в доме пять туалетов! Вам не обязательно выходить. А она – а вдруг ты захочешь именно в этот?! И дверь мне придерживает.

ГАМЛЕТ. Не обращай внимания. Просто она ещё не освоилась.

МИШЕЛЬ. А вчера, представляешь, я бросила в гостиной своё вечернее платье, а Рене не успела убрать его в гардеробную. Вечером захожу, а Марина Егоровна приложила моё платье к себе и крутится перед зеркалом. Ты бы видел, как она испугалась, когда увидела в зеркале моё отражение. Я думала, её хватит гром.

ГАМЛЕТ. (задумчиво поправляет) Удар.

МИШЕЛЬ. Oui, да, да, удар. Она вся побелела, обернулась, схватилась вот здесь, (показывает на сердце) и говорит – Прочти, прости, прости, я не хотела! Я говорю, Марина Егоровна, да заберите себе это платье, если оно вам так нравится. А она – я знаю, я руками его хватала, тебе теперь будет неприятно его надевать. Представляешь? Я замучилась русские слова подбирать, чтобы объяснить ей, что я не… как это… пренебрегаю… нет отвращения…

ГАМЛЕТ. Не брезгую.

МИШЕЛЬ. Да, я не брезгую носить это платье после того, как она его трогала! По-моему, она так и не поняла меня, хотя я даже обняла её и поцеловала.

ГАМЛЕТ. Я дурак. Какой же я идиот, маме давно надо было купить вечернее платье! И туфли на каблуках. И много-много косметики, всякой-разной. Она всю жизнь мечтала о всяких женских штучках, но в Кукушкино не могла себе этого позволить. (кричит) Мама! Иди сюда!

МИШЕЛЬ. Подожди, я не договорила… Гамлет, ей тяжело с нами.

ГАМЛЕТ. Что значит – тяжело?

МИШЕЛЬ. Она живёт как на пороховой сундуке.

ГАМЛЕТ. Бочке?

МИШЕЛЬ. Oui. Да, да, бочке. Она постоянно пытается угодить. Боится сделать что-то не то. Рассердить нас. Помешать. Это унизительно для такой пожилой женщины. Мне больно это видеть, но сделать ничего невозможно.

ГАМЛЕТ. И что ты предлагаешь?

МИШЕЛЬ. Не знаю. (ходит по комнате) Не знаю, не знаю… Я готовлюсь к ЭКО… Это сложно… И физически, и морально. От этих гормонов, которые я принимаю, голова кругом, то тошнит, то хочется плакать… А я постоянно думаю, как бы её не обидеть. Вернее, чтобы она не подумала, что мне мешает… Я запуталась в русских словах, Гамлет.

Мишель прижимается к Гамлету, он её обнимает.

ГАМЛЕТ. Я всё понял, Мишель, я придумаю что-нибудь.

МИШЕЛЬ. Только не подумай, что я плохо люблю твою мать.

ГАМЛЕТ. Конечно, я так не подумаю. Никогда. (целует Мишель) Ты сделаешь ЭКО в спокойной обстановке, ни о чём не заботясь… И маме будет хорошо.

МИШЕЛЬ. Правда?

ГАМЛЕТ. Я когда-нибудь тебя обманывал?

МИШЕЛЬ. Чуть-чуть… Когда говорил, что ты сирота.

ГАМЛЕТ. Ну, извини. Я думал, что тебя, такую прекрасную, испугает, что мои родители из деревни.

МИШЕЛЬ. (ерошит ему волосы) Конечно, испугает. Я очень боюсь диких русских медведей.

Заходит Марина.

Она катит перед собой сервировочный столик.

На нём чайник, чашки, варенье и круассаны.

Заметив обнимающихся Мишель и Гамлета, Марина вздрагивает.

МАРИНА. Ой, извините…

Пытается повернуть назад.

ГАМЛЕТ. Мама, вернись!

МАРИНА. Нет, нет, я позже накрою стол…

Гамлет подходит к Марине, берёт её за руку, разворачивает.

ГАМЛЕТ. Мам, ну, что ты как маленькая. Ты никому не мешаешь, ты дома.

МАРИНА. Вы тоже дома, поэтому делайте, что хотите.

ГАМЛЕТ. Вот как раз на эту тему я и хотел поговорить с тобой.

МАРИНА. На какую?

ГАМЛЕТ. Что каждый должен чувствовать себя дома как дома.

МАРИНА. (убито) Я так и знала, что ты захочешь об этом поговорить…

ГАМЛЕТ. (взрывается) Да что ты знала?! Я не собираюсь отправлять тебя обратно в Кукушкино! Я всего лишь хотел предложить тебе жить в хорошем районе, в отдельной квартире с прислугой.

МАРИНА. (охает) В отдельной?

ГАМЛЕТ. А что тебя так пугает? Да, я сниму квартиру, где-нибудь совсем рядом… Мы сможем перед сном даже махать рукой друг другу в окно!

МИШЕЛЬ. (горячо) Мы очень часто у вас быть гости! А вы у нас.

ГАМЛЕТ. (обнимает Марину) Мам, ну, правда… На тебя жалко смотреть. Ты ведёшь себя здесь как затравленный ребёнок, который всё время боится наказания. А там ты будешь полноправной хозяйкой. Тебе не надо будет каждый раз выскакивать из туалета и мучить свои уши берушами.

МИШЕЛЬ. А ещё мы вам купим красивое платье. И много-много косметики.

Марина обессиленно садится в кресло.

МАРИНА. Понятно… И буду я размалёванная, в красивом платье сидеть в центре Парижа и смотреть, как вы машете мне из окна напротив. Романтично.

ГАМЛЕТ. Не утрируй.

МИШЕЛЬ. Что-то я плохо себя чувствую. Пойду прилягу.

Мишель уходит.

Повисает молчание.

ГАМЛЕТ. Мама, прошу, пойми меня правильно. У Мишель сейчас тяжёлый период, она на гормонах, предыдущие несколько ЭКО закончились неудачно…

МАРИНА. Скажи ей, пусть не мучается. Дети – не главное в жизни. Их нельзя делать искусственно, да ещё с такими страданиями.

ГАМЛЕТ. А что главное? Что?! Самореализация?! На это даётся очень мало времени, мама! Лет десять-пятнадцать, а потом молодёжь наступает на пятки, отправляя тебя в утиль. Все твои мысли, идеи, навыки, таланты, умения и даже опыт – становятся несовременными! Как ни развивайся, как ни старайся шагать в ногу со временем, всё, что ты делаешь и чего достиг, очень скоро становится никому не нужным. Никому, мама! Время бежит, зарывая наши таланты в землю быстрее, чем нас самих! Ты думаешь, тебя бы уже не забыли, если бы ты стала артисткой? До сих пор бы приглашали сниматься или давали главные роли в театре?! Да ролей таких почти нет! А в моей профессии я устарею ещё быстрее. Так что лучше я сам нарожаю этих молодых, которые перейдут мне дорогу! Они будут мои! Родные! Кровь и плоть. Не обидно… Вернее, не так обидно. И мне плевать, как они будут зачаты – естественным путём или искусственно… Главное, что когда придётся сойти с дистанции, у меня будет пара молодых лбов, которые будут звать меня «папа». Возраст простителен только тогда, когда рядом бурлит молодая кровь.

МАРИНА. Путано в жизни всё как-то. Сложно. (тяжело встаёт) Как ни поступишь – всё неправильно выйдет. Почему нельзя просто жить и просто помереть без всяких смыслов? Как вышло, так вышло… И не винить себя ни в чем…

ГАМЛЕТ. А ты винишь?

МАРИНА. А как не винить? Каждая ваша неудача мне как плевок в лицо. Даже ЭКО у Мишель. И артисткой не стала, и детей нормальных не вырастила.

ГАМЛЕТ. В моём бесплодии ты точно не виновата.

МАРИНА. Да как же. Грудью бы подольше кормила, болел бы меньше. Меньше бы болел, Мишель бы сейчас на ЭКО не бегала. Не бегала бы сейчас она на ЭКО, не сидела бы на гормонах, а не сидела бы она на гормонах, не надо было бы мне квартиру через дорогу снимать… Понимаешь, Гамлет, какая поучительная длинная цепочка образовалась? Одна радость – у меня будет красивое вечернее платье, много косметики и служанка. Уж я буду её гонять!!! И в хвост и в гриву! За все свои несбывшиеся мечты, за все неудачи и промахи.

ГАМЛЕТ. Так, всё, ты живёшь здесь, никакой квартиры я не снимаю. Извини за идиотское предложение.

МАРИНА. Нет, Гамлет. Поздно любить Париж.

ГАМЛЕТ. Что значит – поздно?

МАРИНА. Закажи мне билет на ближайший рейс в Новосибирск.

ГАМЛЕТ. Куда?

МАРИНА. А что? Хороший город. У твоего брата там бизнес.

Гамлет приобнимает Марину за плечи.

ГАМЛЕТ. Мама, наверное, папа тебе не сказал… Не хотел расстраивать. Не надо тебе туда ехать.

МАРИНА. Почему? Что с Антонием? Он умер?!

ГАМЛЕТ. Антоний в тюрьме.

МАРИНА. О, господи… Как нелепо звучит – «Антоний в тюрьме».

ГАМЛЕТ. Сама решила назвать нас в честь любимых героев.

МАРИНА. За что он сидит? Что он сделал?

ГАМЛЕТ. Я точно не знаю. Папа незадолго до смерти звонил, там какая-то запутанная история. Вроде он спас девушку, но те, кто хотели её изнасиловать, подкупили эту девушку, и она сказала, что насильник – Антоний. Ему дали… В общем, много ему дали, поэтому тебе не надо ехать в Новосибирск.

МАРИНА. Немедленно закажи билет. Я поеду в тюрьму, я скажу им, что мой сын не мог никого изнасиловать!

ГАМЛЕТ. Мама!

МАРИНА. Может быть, это последнее, что я могу сделать для Коли. Нет, для себя.

ГАМЛЕТ. Хорошо. Если тебе так легче…

Берёт телефон, смотрит в экран.

ГАМЛЕТ. Есть один билет, рейс через два часа.

Вопросительно смотрит на Марину.

МАРИНА. Успею, Гамлет, успею. Мне пожитки собрать – пять минут.

Бросается к своей сумке.

ЗТМ.

IX. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА

Марина сидит на полу, облокотившись на сумку.

У неё измученное лицо, она дремлет.

На площадку заходит Лена.

Ей тридцать с небольшим.

В руках у Лены пакет с продуктами.

Замирает, глядя на Марину, которая преграждает путь в квартиру.

ЛЕНА. Женщина! Мне можно пройти?!

Марина вздрагивает, быстро встаёт.

МАРИНА. Извините. С дороги устала, с ног просто валюсь.

Лена вставляет ключ в замок.

ЛЕНА. Сочувствую.

МАРИНА. Вы из этой квартиры?

ЛЕНА. Да, а что?

МАРИНА. Здесь сын мой живёт, Антоний. Его только что из тюрьмы отпустили. Девушка, из-за которой его посадили, призналась, что оговорила его, представляете?

ЛЕНА. А вы кто?

МАРИНА. Я? Я мать. А вы?

ЛЕНА. Я Лена, та самая девушка…

МАРИНА. (растерянно) Вот как… Вот, значит, как…

ЛЕНА. Вы простите меня. Сама не знаю, как так получилось. Они денег мне дали. Много.

Из-за двери детский крик – «Мама!».

ЛЕНА. Сейчас, деточка! (Марине) А у меня ребёнок… Сказали, пожалею, что на свет родилась, если на Антония всю вину не свалю… Я испугалась…

МАРИНА. Антоний где?

ЛЕНА. А вы не знаете? Он поехал в Кукушкино.

МАРИНА. Куда?!

ЛЕНА. А вы не знаете? Там, в Кукушкино, скоро технопарк строить начнут, и федеральная трасса рядом пройдёт. Земля сильно подорожала. Просто за несусветные деньги дом можно продать. Антоний же вроде наследник. А нам деньги на новую квартиру нужны, мы пожениться решили. Подождите, а вы разве не в Париже сейчас живёте?

МАРИНА. В Париже… Конечно, в Париже, а где же ещё…

Берёт сумку, быстро уходит.

ЛЕНА. (кричит вслед) У вас очень хороший сын! Я люблю его!

ЗТМ.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

X. ДОМ МАРИНЫ В КУКУШКИНО

За большим столом сидят Джульетта, Ромео, Офелия, Клеопатра, Гамлет, Антоний.

Во главе стола сидит Марина.

Тягостное молчание.

МАРИНА. Как странно видеть всех за одним столом. Давно так не собирались.

КЛЕОПАТРА. По-моему, никогда.

АНТОНИЙ. (усмехается) Вот что федеральная программа животворящая делает. Сбежались, наследнички. В стаю сбились.

ДЖУЛЬЕТТА. Лично у меня скоро будет ребёнок, я должна его обеспечить.

КЛЕОПАТРА. А я вообще без квартиры, живу в ординаторской.

РОМЕО. А я семью хочу… Жениться на нормальной девушке, детей завести. Чтобы всё, как у нормальных людей…(вздыхает) Для этого нужны деньги, деньги, деньги… Почему я должен отказываться от своей доли?

ОФЕЛИЯ. А я бы отказалась. Но у меня Миша гов… нехороший человек. Говорит, если от денег откажешься, брошу.

ГАМЛЕТ. Я, конечно, не бедствую, но тоже не вижу причин, чтобы не предъявить свои права наследника.

АНТОНИЙ. А я просто денег хочу за всё своё убогое несчастное детство в этой гнилой дыре. Компенсацию.

МАРИНА. Я жива ещё, вообще-то… Что вы тут делите?

ДЖУЛЬЕТТА. Мама, дома скоро будут сносить. Жителям начнут выплачивать компенсации и предоставлять жильё. Прямо сейчас уже есть перекупщики, которые развалюхи в Кукушкино скупают за двадцать пять – тридцать миллионов.

МАРИНА. И вы хотите эти миллионы поделить?

Повисает тяжёлая тишина.

ОФЕЛИЯ. Я так не могу…

Бросается к Марине, обнимает её.

ОФЕЛИЯ. Мамочка… Бедная мамочка… Это так ужасно – в конце жизни оказаться вот за таким столом, где твои дети, словно голодные птенцы с открытыми ртами кричат «дай, дай, дай!» и пытаются вытолкнуть друг друга из гнезда! Это ужасно, мамочка!

МАРИНА. А Коля хотел бы видеть всех за одним столом… Пусть даже по такому поводу.

КЛЕОПАТРА. Я не понимаю, что за трагедия? Делим деньги на всех, тридцать миллионов на шесть – это сколько?

ДЖУЛЬЕТТА. На семь, ты маму забыла.

АНТОНИЙ. По четыре двести восемьдесят пять с копейками получится, если на семь.

КЛЕОПАТРА. Вполне приличные деньги. А маму я заберу к себе, ей нужен медицинский контроль.

АНТОНИЙ. Вместе с долей?

КЛЕОПАТРА. Что?

АНТОНИЙ. Вместе с её деньгами, я говорю, заберёшь? Медицина нынче дорогая, я погляжу…

ДЖУЛЬЕТТА. Ну, знаешь, Клёпа… С твоей работой не то, что маму забирать, хомяка нельзя заводить. Если ты, конечно, не найдёшь у мамы диагноза, который поможет тебе защитить докторскую. Нет, мама поедет ко мне. Я скоро уйду в декрет, у меня будет много времени – хватит и на маму и на ребёнка.

АНТОНИЙ. Ух, ты! Умная какая нашлась. Бесплатная нянька ребёнку плюс мамин небольшой капиталец, который осядет в твоём кармане. Не слипнется?

ДЖУЛЬЕТТА. (зло) Не переживай, справлюсь.

РОМЕО. Лучше всего маме будет со мной.

АНТОНИЙ. Это почему вдруг, голубь? С чего ты взял?

РОМЕО. Потому что я очень похож на папу… Потому что мне больше всех нужна её моральная поддержка, чтобы начать новую, нормальную жизнь… Потому что…

АНТОНИЙ. (перебивает) Мама сбежит от тебя на второй день. Это невыносимо – постоянно видеть перед собой молодого мужа с замашками и манерами пи… (закрывает себе рот рукой) Сбежишь ведь, мам?

Марина трагически молчит.

ОФЕЛИЯ. Маму заберу я. Просто потому, что люблю её. А деньги… Своей долей она распорядится как хочет, я к ней не притронусь.

Антоний молитвенно складывает руки.

АНТОНИЙ. Святая… Просто святая! Даже не знаю, к чему придраться. Может, к тому, что ты будешь ближе всех к телу, а значит, к деньгам? И мама завещает их только тебе, потому что ты единственная, кто её любит?

ОФЕЛИЯ. Как тебе не стыдно, Антоний?!

АНТОНИЙ. Не стыдно ни капельки. Я циник. К тому же сидевший. И маму я заберу к себе.

КЛЕОПАТРА. Аргументируй.

АНТОНИЙ. А я, в отличие от вас, врать не буду. Медицинский контроль, моральная поддержка, любовь… Идите в задницу со своим лицемерием. Я предложу ей честную сделку – пожизненный уход и содержание за долю, которая перейдёт мне.

ОФЕЛИЯ. Как это низко.

КЛЕОПАТРА. Фу, правда, Антоний, иногда лицемерие лучше, чем такая вот правда-матка.

ГАМЛЕТ. А меня никто послушать не хочет?

ДЖУЛЬЕТТА. Говори, чего уж там. Интересно послушать.

ГАМЛЕТ. Лучше всего маме будет со мной. Потому что, по большому счету, мне не нужны деньги, я хорошо зарабатываю. А вот корни… Я хочу, чтобы мои дети знали русский язык. Чтобы я его не забыл. Маленькая частица Кукушкино в Париже не даст мне забыть и похоронить мои русские корни.

КЛЕОПАТРА. (смеётся) Гамлет, ты переплюнул всех. Корни! Ха-ха! Кукушкино в Париже! Ой, я не могу… (хохочет) Так, всё, мама поедет ко мне, или вы с её гипертонией её угробите. Мама, извини я даже спрашивать тебя не стану, поедешь и всё. Или я или инсульт – выбор простой и, мне кажется, ясный.

МАРИНА. (встаёт) Так, всё. Хватит меня делить. Я пока что ещё жива и сама решу, что мне делать.

Повисает гнетущая тишина.

МАРИНА. Значит, так… Ни к кому из вас я не поеду. И дом этот не продам ни за какие деньги. Я была здесь счастлива и несчастна с Колей… Здесь рожала детей. Здесь страдала, что не стала артисткой. Здесь думала, что вся жизнь впереди, и здесь поняла, что она уже прошла… Я хочу умереть здесь. И чтобы на памятнике моём написали просто – «Артистка из Кукушкино». Я никуда не поеду. Если этот дом будут сносить, я закрою дверь – пусть сносят вместе со мной. Нет такой силы, которая заставит меня оставить этот дом. И нет таких денег. Всё. Разговор окончен.

Молчание длится довольно долго.

Антоний медленно и картинно хлопает в ладоши.

АНТОНИЙ. Браво! Брависсимо!

ДЖУЛЬЕТТА. Мама, но это нереально, ты скоро сама это поймёшь.

МАРИНА. Я сказала – этот дом сравняют с землёй только вместе со мной.

В наступившей тишине слышны шаги за дверью.

Дверь открывается, заходит Зоя.

ЗОЯ. Привет, соседи. А я смотрю – свет горит и обуви у порога тьма. Вы чего собрались-то? Чего смурные такие? Смотреть на вас страшно.

АНТОНИЙ. Здрасьте, Зоя Захаровна. Вот, приехали дом делить. Вы же про строительство слышали?

ЗОЯ. (смущается) Ну, да… Что-то слыхала.

АНТОНИЙ. Так вот, мама сказала, что никакие компенсации она получать не будет, пусть её вместе с домом с землёй сравняют.

Зоя скидывает тужурку, подходит к столу.

ЗОЯ. С землёй, говоришь, пусть сравняют…

ОФЕЛИЯ. Тёть Зой… Скажите ей… Ну, нельзя же так!

КЛЕОПАТРА. Тётя Зоя не справится. Маму надо показать хорошему психиатру.

ЗОЯ. А нет у вас никакого дома.

ГАМЛЕТ. Что значит – нет?

РОМЕО. Вы о чём, тёть Зой?

МАРИНА. Ты пьяная, что ли, Зойка?

ЗОЯ. Сейчас, сейчас… Всегда при себе ношу…

Зоя запускает руку под кофту, шарит под лифчиком.

Достаёт бумагу, сложенную вчетверо.

Расправляет её, кладёт на стол.

ЗОЯ. Это мой дом. Вот дарственная.

КЛЕОПАТРА. Что за бред…

Берёт бумагу, читает, в прострации передаёт Ромео.

Бумага идёт по кругу.

Доходит до Марины.

Марина читает её – руки начинают дрожать.

ЗОЯ. А ты думала, Мариш, Коля всю жизнь тебе верный был?! Верила, что он простого счастья не хотел с нормальной женщиной, а не с артисткой? Всю жизнь он ко мне бегал, пока ты от своей несчастной жизни страдала. Любил он тебя, это правда. А за счастьем бегал ко мне. Уж я ему этого счастья сколько могла отмерила. Перед смертью он дом мне отписал. Сказал – Малинка всё равно одна жить не сможет, к кому-нибудь из детей переедет. Ты, говорит, ей подскажи… если сама не додумается. А в этот дом сама переедешь, твой разваливается совсем. Или сдашь постояльцам каким – деньги не лишние. Отплатил мне Коля за то, что меня любить не мог, а только душой рядом грелся.

МАРИНА. Гадина… Так вот почему ты всё время спрашивала, не смотрю ли я новости… Гадина…

ЗОЯ. Ну, да… Коля и подумать не мог, что этот дом может больших денег стоить. Думал, так, безделицу мне подарил, а оно вон как вышло. Есть всё-таки справедливость на свете.

Зоя крестится, вырывает у Марины из рук дарственную.

МАРИНА. Гадина… (хватается за сердце) Да как же ты в глаза мне все эти годы смотрела?!

ЗОЯ. Спокойно смотрела. Без меня Коля давно бы бросил тебя. А так у него отдушина была.

КЛЕОПАТРА. Мама… Держите её, ей плохо!

Гамлет и Антоний подхватывают Марину.

Она теряет сознание.

Несут Марину на кровать.

Все, кроме Зои, бросаются к Марине.

КЛЕОПАТРА. Пустите меня! Ей нужен воздух, разойдитесь.

Все расступаются.

ЗОЯ. Прости, Коля… Я не хотела.

Складывает дарственную вчетверо, прячет её под кофту.

Забирает тужурку.

Уходит.

На неё никто не обращает внимания.

Клеопатра слушает у Марины пульс, расстёгивает одежду.

Делает непрямой массаж сердца.

ОФЕЛИЯ. Что она делает?! Зачем? Что с мамой?! Она умерла?!

ЗТМ.

XI. ЗЕЛЁНЫЙ ЛУГ

Солнечный день.

Юные Марина и Коля, взявшись за руки, идут навстречу солнцу.

На Марине лёгкий сарафан, на голове венок из полевых цветов.

На Коле белая рубашка.

КОЛЯ. Ты обещала три дня подумать, а уже четвёртый пошёл…

МАРИНА. Правда? Вот время летит…

КОЛЯ. Так «да» или «нет»?

Марина останавливается, смотрит Коле в глаза.

МАРИНА. Если я скажу «да», я никогда не стану артисткой. Семья, дети, дом, ты же понимаешь, Коль.

КОЛЯ. Понимаю. Поэтому отпускаю. Езжай в свою Москву, поступай.

МАРИНА. А как же дети, Коль?!

КОЛЯ. Какие дети?

МАРИНА. Три сына и три дочки. Они, что, не родятся?

КОЛЯ. Родятся. Потому что ты экзамены-то провалишь! (смеётся)

МАРИНА. Откуда ты знаешь? (обиженно) В талант мой не веришь?

КОЛЯ. Верю, Малинка! Ещё как верю! (наклоняется к Марине, говорит на ухо) Только вчера один народный артист ко мне приходил. Говорит – такая девчонка из Кукушкино к нам в Москву поступать приезжала, заводная, красивая, я думал, к себе на курс точно возьму, а она посреди экзамена взяла и сбежала.

МАРИНА. Как – сбежала?

КОЛЯ. Так. Он сказал – она замолчала, а потом, извините, говорит, я Колю люблю, жить без него не могу. И сбежала. Прямо с экзамена.

МАРИНА. Врёшь ты сейчас про артиста, Коль.

КОЛЯ. Конечно, вру. Потому что люблю тебя. И хочу, чтоб всё было так, как ты хочешь. Хочешь артисткой быть – езжай, поступай. Если судьба, я тебя дождусь, будем вместе. А нет, так я у тебя на пути стоять не буду, неправильно это…

МАРИНА. Спасибо, Коля. (целует его) У меня билеты на завтра в Москву, я просто не знала, как сказать тебе «нет».

Марина разворачивается, уходит.

Коля смотрит ей вслед.

МАРИНА. (оборачивается) Ты с ума сошёл, Коля?! Я же сейчас уйду.

КОЛЯ. Я знаю.

МАРИНА. Я уйду и мы больше никогда не увидимся.

КОЛЯ. Я знаю.

МАРИНА. И ты меня отпускаешь?

КОЛЯ. Да.

Марина бросается к Коле, обнимает его.

МАРИНА. А я тебя – нет! Считай, что я провалила экзамен. Сбежала. Нет у меня никакого билета. Потому что люблю тебя…

Марина и Коля обнимаются, целуются.

ЗТМ.

XII. ДОМ МАРИНЫ В КУКУШКИНО

Марина лежит на кровати.

Стук сердца.

КЛЕОПАТРА. (выдыхает) Есть… Я завела сердце.

Все облегчённо вздыхают.

МАРИНА. (открывает глаза) А где Коля?

ОФЕЛИЯ. Мамочка, папа умер.

МАРИНА. Я его видела. Такой молодой, красивый…

КЛЕОПАТРА. Мама, ты руками-ногами шевелить можешь?

МАРИНА. Дорогие мои… Я так вас люблю…

РОМЕО. По-моему, может.

АНТОНИЙ. Во всяком случае, с языком у неё всё в порядке.

КЛЕОПАТРА. Ей нельзя волноваться, отойдите все!

ОФЕЛИЯ. Мамочка… Я так испугалась.

МАРИНА. Я всё правильно сделала.

ДЖУЛЬЕТТА. Что ты правильно сделала, мама?

МАРИНА. Что не стала артисткой.

АНТОНИЙ. Боже, какое открытие.

МАРИНА. Ради этого стоило умереть.

ГАМЛЕТ. Кстати, братья и сёстры, мама теперь бездомная. Надеюсь, никто не станет возражать, если я заберу её к себе?

АНТОНИЙ. Я буду. Что она забыла в твоём Париже?

ОФЕЛИЯ. И я буду.

КЛЕОПАТРА. Нет, постойте. Ей нужен медицинский контроль. Теперь-то уж точно, вы сами видели!

Все говорят одновременно.

Слышны отдельные фразы:

– У меня места хватит, не переживай!

– Я не хочу, чтобы моя мать в чём-то нуждалась! А ты жмот!

– Сам ты жмот!

– Молчи, нищеброд!

– А мы можем оспорить дарственную в суде?

– Я сам займусь её здоровьем!

– Может, нам засудить эту Зою? Кто знает хорошего адвоката?

– А, по-моему, папа всё просто гениально устроил! Когда бы мы еще все вместе собрались!

– Мы будем судиться! Я этого так не оставлю!

По мере этого возбужденного, беспорядочного разговора, видно, как растёт общность детей Марины.

– Все, маму забираю я и это не обсуждается!

– В конце концов, можно, чтобы она жила у всех по очереди!

– Ты с ума сошла?! В её возрасте менять климат и мотаться как неприкаянной?! Маму заберу я!

– Слушайте, а кто-нибудь догадывался, что отец бегает к Зойке?!

– Я, я догадывался!

– И молчал?

– И я догадывалась!

– Слушайте, плюньте на эту Зойку, не надо с ней судиться… В конце концов, мы семья или не семья?!

Марина встаёт, подходит к детям.

Она улыбается.

У неё лицо счастливого человека.

ЗТМ.

ЗАНАВЕС

Новосибирский Академгородок

ноябрь 2018 года

(2018.11.26)

ВНИМАНИЕ! ВСЕ АВТОРСКИЕ ПРАВА НА ПЬЕСУ ЗАЩИЩЕНЫ ЗАКОНАМИ РОССИИ, МЕЖДУНАРОДНЫМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ, И ПРИНАДЛЕЖАТ АВТОРУ. ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЕЕ ИЗДАНИЕ И ПЕРЕИЗДАНИЕ, РАЗМНОЖЕНИЕ, ПУБЛИЧНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ, ПЕРЕВОД НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ, ВНЕСЕНИЕ ИЗМЕНЕНИЙ В ТЕКСТ ПЬЕСЫ ПРИ ПОСТАНОВКЕ БЕЗ ПИСЬМЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА.
ПОСТАНОВКА ПЬЕСЫ ВОЗМОЖНА ТОЛЬКО ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПРЯМОГО ДОГОВОРА МЕЖДУ АВТОРОМ И ТЕАТРОМ.

Email:

© Ольга Степнова. 2004-2015