МУКИ ТВОРЧЕСТВА
комедия
Он мечтает написать драму, но у него опять получается очередная комедия, он мечтает развестись и начать новую жизнь, но развод все затягивается – из драмы он грозит превратиться тоже в комедию. Муки творчества, одним словом…
|
Действующие лица: ТАТА КОЛЫВАНОВ |
1. ГОСТИНАЯ
Колыванов в шикарном домашнем халате сидит за столом.
Мусолит губами незажжённую дорогую курительную трубку.
Перед ним на столе ноутбук.
Колыванов смотрит в горящий экран с мученическим выражением лица.
Что-то набивает, пробегает набранный текст глазами.
КОЛЫВАНОВ. Бред какой…
Колыванов стирает написанное, нервно колотит пальцем по клавиатуре.
Трёт виски.
Снова что-то набирает, замирает.
Читает, пробегая текст глазами.
Вскакивает, выхватывает изо рта трубку.
КОЛЫВАНОВ. Всё! Кончился Колыванов… Финита ля, как говорится… (страдальчески повторяет) Финита ля!
На столе звонит телефон.
Колыванов хватает трубку.
КОЛЫВАНОВ. Да, дорогой… На премьере? Конечно, буду! Куда я денусь… Почему обречённо? Радостно я это говорю, вполне радостно – и на премьере буду, и на банкете напьюсь, и интервью дам этой, как её… критикессе с наколкой на ляжке. Ну, на руке, какая разница, всё равно напишет – «Режиссёр гений, артисты молодцы, а драматург – бездарь»! Как у неё так получается, Арсений, не знаешь? Что все молодцы, кроме меня, а? Как это стыкуется? Логика где? (после паузы) А вот об этом я не подумал. И что она сочиняет? Прям комедии-комедии? А почему их не ставят? А, слишком глубокие? Смешно. Я говорю – это смешно, что умное и глубокое никому не смешно. Это само по себе комедия, обхохочешься. Да, новенькое пишу. Скоро дам почитать… (тоскливо смотрит на ноутбук) Конечно, тебе первому, Сеня, кому же ещё… И никому больше… Сюрприз? Какой сюрприз? На премьере? Надеюсь, приятный? Ладно, взял себя в руки. Не пытаю, не пристаю. А критикессе скажи, что её время ещё не пришло – народ пока тупенький. Но ничего, дорастут. Подтянутся.
Звонок в дверь.
КОЛЫВАНОВ. (с явным облегчением) Кто-то пришёл.
Колыванов идёт к двери, хватает по пути курительную трубку.
КОЛЫВАНОВ. Давай… Созвонимся ещё. Обнимаю! Жене привет…
Колыванов нажимает отбой, вставляет в рот трубку, открывает дверь.
Заходит Тата.
Она смущена.
У Таты в руках сумка.
ТАТА. Здравствуйте.
КОЛЫВАНОВ. Здрасьте…
ТАТА. Извините, что без звонка…
КОЛЫВАНОВ. Извиняю.
ТАТА. Меня зовут Тата.
КОЛЫВАНОВ. Интересное имя. И что?!
ТАТА. Мне дали роль в вашей пьесе. Главную.
КОЛЫВАНОВ. Поздравляю. (вздрагивает) В смысле?! Там же играет…
ТАТА. Ну, да, заслуженная. Но она ногу сломала. Вдруг. Спускалась по лестнице, каблук подвернулся – целый пролёт кувырком летела. Костыли, гипс… Всё. Срочная замена. Ввод, так сказать.
КОЛЫВАНОВ. Так вот о каком сюрпризе Арсений говорил…
Колыванов осматривает Тату с головы до ног.
Тата ещё больше смущается.
КОЛЫВАНОВ. Ну… И зачем вы пришли?
ТАТА. Посоветоваться.
КОЛЫВАНОВ. (в изумлении) Посоветоваться? Со мной?! И о чём же?
ТАТА. (еле слышно от смущения) О характере героини.
КОЛЫВАНОВ. Простите, не расслышал.
ТАТА. (чуть громче) Я хотела спросить… Как мне играть…
Колыванов хмыкает, вынимает изо рта трубку.
КОЛЫВАНОВ. Милочка… Вы, наверное, совсем новенькая в профессии… Как играть – это не ко мне. Это к режиссёру.
ТАТА. Я обращалась. Но Арсений Викторович сказал, что в этом ф… фуфле… главное на мебель не натыкаться, остальное неважно.
КОЛЫВАНОВ. (возмущённо) Фуфле?!
ТАТА. Он немного грубее сказал, я не могу повторить.
Колыванов возбуждённо ходит по комнате.
КОЛЫВАНОВ. Так… Понятно… И за чем дело стало? Какие проблемы? Просто аккуратнее двигайтесь по сцене, как вас там… Тата… Лавируйте, так сказать, отрабатывайте манёвры! Для этого и существуют репетиции! Или Арсений на сцене растяжки ставит?
Колыванов замирает, в упор смотрит на Тату.
ТАТА. Вы понимаете, мне кажется, что моя героиня, Галина… гораздо глубже, чем… Чем это может показаться на первый взгляд! Вот тут…
Порывисто достаёт из сумки распечатанный текст, весь исчирканный пометками.
ТАТА. Где же… (перебирает листы) Вот… Нет… (снова перебирает листы) Вот здесь… Она встречается с любимым у него дома. К любимому неожиданно приходит жена – мириться после размолвки… А он предлагает Галине спрятаться в шкафу…
КОЛЫВАНОВ. (нервно) И что? Достаточно не уронить шкаф.
ТАТА. Нет. Недостаточно. А что чувствует в этот момент Галина? С каким лицом она должна залезать в шкаф? С оскорблённым?! Понимая, как её унижает любимый? А может, у неё лицо благородного человека, приносящего себя в жертву? Ведь она спасает любимого тем, что прячется в этот шкаф.
КОЛЫВАНОВ. (раздражённо) Послушайте, это не тот жанр, чтобы думать над персонажем… Просто… повернитесь к залу… (указывает за спину) Кормой. А какое у вас там лицо, никого не волнует!
ТАТА. Меня в театральном учили, что корма, как вы выражаетесь, должна отражать чувства не меньше, чем лицо! А даже больше! Вот, смотрите… Я могу повернуться так… (показывает) А могу так… (показывает) Чувствуете разницу?!
КОЛЫВАНОВ. (устало) Идите к чёрту, Тата.
ТАТА. Что вы сказали?
КОЛЫВАНОВ. Я сказал, что устал. Десять лет я пишу фуфло, которое у меня с руками отрывают театры, потому что билеты хорошо продаются, потому что всегда аншлаги и зал рыдает от смеха. Десять лет я мечтаю написать что-нибудь стоящее, серьёзное, но сажусь за стол и… Снова пишу комедию, потому что… потому что мозги у меня так устроены! Десять лет критики говорят про меня «этот Колыванов» с такой брезгливой интонацией, что всё про меня сразу ясно… А тут приходите вы и спрашиваете, с каким лицом любовница прячется от жены в шкаф! Звучит как издевательство.
ТАТА. Но это очень хорошая пьеса! Она про одиночество и отчаяние. Про слёзы по ночам, про котёнка, подобранного в подъезде, про осень, простуду и температуру под сорок, когда некому сходить в аптеку и некому заварить чай с лимоном… Про снег и чужого ребёнка на лыжах, за которым бежит собака… Про сорок лет, которые сбивают тебя с ног словно машина с пьяным водителем и которые нельзя отмечать, потому что отмечать, собственно, нечего. И не с кем.
КОЛЫВАНОВ. Вы чокнутая?!
ТАТА. Нас так в театральном учили. Думать за персонажа.
КОЛЫВАНОВ. А что такое комедия – вас не учили? Зал должен ржать. Всё. Точка.
ТАТА. Зал должен переживать. Ржа. Сочувствовать. Ржа. Размышлять. Делать выводы. Ржа. Приходить домой и звонить старому другу, с которым не разговаривал десять лет, чтобы помириться. Потому что поругались из-за мелочи. И слушать, как он за это время развёлся, женился и нарожал шестерых детей. Или жутко разбогател и приглашает тебя на свою виллу в Испании. Или прийти домой и вдруг решить – всё, забираю маму жить к себе. Навсегда. Совсем. Потому что устал бояться, что она упадёт дома в ванной и сломает шейку бедра…
Колыванов подходит к двери, распахивает, показывает на выход.
КОЛЫВАНОВ. Простите, забыл, как вас зовут…
ТАТА. Тата.
КОЛЫВАНОВ. Тата, у вас трубу прорвало в квартире. Соседку внизу заливает. Соседка парализована, на помощь позвать не может. Лежит, глазами хлопает, кипяток сверху хлещет на её любимый цветок…
ТАТА. Я живу в частном доме.
КОЛЫВАНОВ. Это неважно. Бегите, спасайте кого-нибудь. А то всё других хотите заставить… Принудить к благородству.
ТАТА. (идёт к выходу) Вы меня выгоняете?
КОЛЫВАНОВ. Да!
ТАТА. И вам не интересно, что можно вложить в ваш персонаж?
КОЛЫВАНОВ. Нет!
ТАТА. И вы не хотите, чтобы он заиграл новыми красками?
КОЛЫВАНОВ. Да! То есть – нет!
ТАТА. Чтобы героиня была не просто смешной и глупой, а милой и симпатичной?
КОЛЫВАНОВ. Нет! Нет! Нет!
ТАТА. И чтобы…
Колыванов бросается к Тате, хватает и, взвалив на плечо, несёт к выходу.
ТАТА. Мне казалось, что автору не наплевать на спектакли по его пьесам!
КОЛЫВАНОВ. Автору не наплевать только на свои гонорары! Запомните это! И Арсению передайте!
Выносит Тату, громко захлопывает дверь.
Отряхивает плечо.
Берёт трубку.
Садится за ноутбук.
Думает.
Набирает текст.
Стирает.
Интенсивно мусолит незажжённую трубку.
Набирает текст в ноутбуке страстно и быстро.
Дверь бесшумно открывается.
Тата разувается, на носочках, босиком, тихо подкрадывается к Колыванову.
Читает текст в ноутбуке, наклонившись через его плечо.
ТАТА. (восхищённо) Ого! Вы дали героине моё имя!
Колыванов сильно вздрагивает, вскакивает.
КОЛЫВАНОВ. А!!!
Отшатывается от Таты.
ТАТА. Извините, что напугала.
КОЛЫВАНОВ. Я же вас вынес!
ТАТА. Мне показалось, что дверь вы не закрыли по Фрейду. В надежде, что я вернусь.
КОЛЫВАНОВ. Я вас сейчас убью по Фрейду. Чтобы вам больше ничего не казалось.
ТАТА. (смущённо) Вы тоже мне очень нравитесь, Колыванов.
КОЛЫВАНОВ. (теряя дар речи) Да… Вы… Я… Вон! (указывает на выход)
ТАТА. Где?!
КОЛЫВАНОВ. Стоп. Прекрасная шутка!
Бросается к ноутбуку, набирает текст.
ТАТА. (заглядывает в ноутбук) Уберите её, она с бородой!
КОЛЫВАНОВ. Плевать. Зал будет валяться от смеха.
ТАТА. Где?! (смотрит в зал)
КОЛЫВАНОВ. Вон! (осекается) Ладно… (стирает текст в ноутбуке) Убираю. Вы тоже убирайтесь.
ТАТА. Я не уйду, пока не пойму, как мне играть Галину. Вам не кажется, что она должна лезть в шкаф с оскорблённым видом?! С достоинством. Может быть, даже вынуть сначала оттуда лишние вещи, создать себе комфортное пространство и лишь потом неторопливо, без лишней суеты…
КОЛЫВАНОВ. (выглядывает в окно) Кошмар какой…
ТАТА. Что случилось?
КОЛЫВАНОВ. Жена… Заходит в подъезд. Быстрее… Быстрее отсюда!
ТАТА. Зачем? Я же не ваша любовница!
КОЛЫВАНОВ. А как вы это докажете?
ТАТА. Никак.
Тата хватает туфли, бросается к двери.
ТАТА. Ой, мамочки… Она уже там… Я слышу её шаги!
КОЛЫВАНОВ. (показывает на шкаф) Давайте в шкаф!
Тата замирает с туфлями в руках.
КОЛЫВАНОВ. Умоляю!
Тата бросается к шкафу, открывает его.
В шкафу стоит скелет и висит много мужской одежды на плечиках.
ТАТА. А-а-а!!!
Колыванов достаёт скелет из шкафа, ставит рядом.
КОЛЫВАНОВ. Да не кричите вы так! Это реквизит. Одного из моих спектаклей. Подарили в мой юбилей, на память…
Тата ныряет в шкаф, закрывает дверь.
Открывает, забирает скелет себе в шкаф. Обняв его, устраивается поудобнее.
Закрывает дверь.
Колыванов резко поворачивает ключ, запирая шкаф на замок.
Со злорадством прислоняется к шкафу.
КОЛЫВАНОВ. А теперь посиди там и подумай!
ТАТА. (из шкафа) Что значит – посиди и подумай?!
КОЛЫВАНОВ. Чёрт… Забыл вставить кляп.
Тата колотит в дверцу шкафа изнутри.
ТАТА. Колыванов, вы, что, меня обманули?!
КОЛЫВАНОВ. Не обманул, а изолировал. Как особо опасную актрису с большими амбициями.
ТАТА. Я не поняла, там, что, не ваша жена?
КОЛЫВАНОВ. Могли бы почитать прессу, прежде чем врываться сюда. Я холост, голубушка!
ТАТА. Как холост?!
КОЛЫВАНОВ. Так. (довольно потирает руки) Слёзы в подушку, осенняя простуда, некому заварить чай, чужой ребёнок на лыжах, брехливая чужая собака где-то там… А у меня – тишина-а-а… Вы не представляете, какое это счастье – полная тишина.
Колыванов бросается к ноутбуку, набирает текст быстро и страстно.
Из шкафа слышится осторожный стук в дверь.
Колыванов не реагирует.
Стук усиливается, становится всё ритмичнее и разнообразнее.
КОЛЫВАНОВ. (замирает) Какого чёрта?!
Стук становится выразительнее.
КОЛЫВАНОВ. Я не понимаю азбуку Морзе, можете не стараться.
Стук из шкафа усиливается.
КОЛЫВАНОВ. Да заткнитесь вы уже, наконец!
Воцаряется тишина.
Колыванов набирает текст в ноутбуке.
Прислушивается к тишине.
Снова набирает текст.
Замирает.
Прислушивается.
На цыпочках подходит к шкафу.
Прикладывает ухо к двери.
Дёргает дверь.
КОЛЫВАНОВ. Эй!
Снова прислушивается к тишине.
КОЛЫВАНОВ. Знаю я эти женские штучки! Думаете, я поверю, что вы там потеряли сознание?! Ха!
Идёт к столу, садится, заносит руки над клавиатурой.
КОЛЫВАНОВ. Не скучайте! У вас там замечательная компания!
Колыванов быстро набирает текст с таким видом, будто играет на пианино.
ЗТМ.
2. ГОСТИНАЯ
Колыванов спит, уронив голову на клавиатуру.
На нём всё тот же халат.
Звонит телефон.
Колыванов, очнувшись, хватает телефон.
КОЛЫВАНОВ. Слушаю! Чего?! (сонно) Какой перевод? Какие средства?! (трёт глаза) Откуда вы знаете, что я Василий Вениаминович? Ах, менеджер банка, так бы сразу и сказали… Что, на самом деле пытаются списать средства? Ужас какой… Конечно, переводите на резервный счёт. Срочно? Вы думаете, я помню пин-код своей карты? Где указан? Сейчас посмотрю, подождите…
Колыванов роется в ящиках стола, достаёт конверт с логотипом банка, вытаскивает бумагу с пин-кодом.
КОЛЫВАНОВ. Вы слушаете? Двадцать пять восемнадцать! Да, два-пять-один-восемь. Спасибо вам огромное! И вам всего доброго! (нажимает отбой) Уф… Надо же, чуть нищим не остался…
Смотрит на часы, вскакивает, бросается к шкафу.
Стучит.
КОЛЫВАНОВ. Эй! Как вы там?
В ответ – тишина.
КОЛЫВАНОВ. Пиджаки там мои не помните – они дорогие… (прислушивается) А хотите кофе в постель?
Молчание.
КОЛЫВАНОВ. (язвительно) Вам с сахаром или без? (после паузы) Хорошо, сделаю на своё усмотрение. Я пошел…
Колыванов, громко топая, изображает, что идет на кухню – прислушивается, резко замирает, бросается к шкафу, пытается открыть его, нервно дёргая дверь и поворачивая ключ в разные стороны.
КОЛЫВАНОВ. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Дышите там! Я сейчас!
Наконец, распахивает дверь – в шкафу никого нет.
Скелет тоже отсутствует.
Колыванов резко раздвигает костюмы на плечиках.
КОЛЫВАНОВ. (орёт) Тата! Тата! Та-та!
Из ванной выходит Тата – в пеньюаре, с полотенцем на голове.
Молча наблюдает, как Колыванов выбрасывает из шкафа костюмы на плечиках.
КОЛЫВАНОВ. Тата! Та-та! Это уже не смешно!
ТАТА. А по-моему – очень.
Колыванов оборачивается с костюмом в руке.
Потрясённо смотрит на Тату.
Отбрасывает в сторону костюм.
КОЛЫВАНОВ. Опять эти твои дурацкие шуточки… (трёт грудь в области сердца) Я чуть с ума не сошёл… Думал, ты задохнулась!
ТАТА. Это тебе за то, что ты холост.
КОЛЫВАНОВ. Как?! Как ты оттуда вышла?
Тата подходит к шкафу, отодвигает боковую стенку.
ТАТА. Тут дыра в заборе.
КОЛЫВАНОВ. (возмущённо) В каком заборе?
ТАТА. Который у нас шкаф. Сколько раз я просила его починить?
КОЛЫВАНОВ. Я драматург, а не плотник.
ТАТА. Тогда не спрашивай, как я оттуда вышла. Через дыру в заборе.
Тата уходит на кухню, выглядывает из двери в комнату.
ТАТА. Которую ты пять лет починить не можешь!
Скрывается на кухне.
Колыванов хватает костюм, заходит за шкаф, переодевается.
КОЛЫВАНОВ. Побудь ещё немножко актрисой! Пожалуйста! Я почти влюбился в тебя вчера. (после паузы) Догадайся – почему…
ТАТА. (из кухни) Тебе кофе с молоком или без?!
КОЛЫВАНОВ. Мне кофе молча.
Колыванов выходит из-за шкафа в костюме и рубашке.
Поправляет галстук, закрывает ноутбук, садится за стол.
Из кухни выходит Тата с подносом, на котором чашки и кофейник.
Тата сервирует стол.
Колыванов молча наблюдает.
Тата задевает его то полой халата, то рукавом.
Колыванов никак не реагирует, сидит с каменным лицом, хотя движения и вид Таты явно провоцируют его на интерес к ней.
Не добившись этого интереса, Тата плотно запахивает халат.
Садится за стол напротив Колыванова.
Они синхронно берут чашки с кофе.
ТАТА. Так почему ты вчера почти влюбился в меня?
КОЛЫВАНОВ. Нипочему! Проехали.
ТАТА. Прекрасный ответ. Ошеломляющий. Сбивающий с ног. Унизительный как оплеуха. Как все, что ты делаешь в отношении меня!
КОЛЫВАНОВ. Ну, хорошо… Я почти влюбился, потому что ты выглядела – слабой. Неуверенной. Беззащитной! Милой и сомневающейся. Ты спрашивала у меня совета, мне показалось даже, что я авторитет для тебя! Я! Для тебя… Мне понравилась эта игра, мне понравилась та Тата! Та Тата! Та! А не эта – агрессивная и уверенная, как пулеметная очередь. Я ответил на твой вопрос?
ТАТА. Ответил. Тебя заводят маленькие глуповатые простушки. Ну что ж…
КОЛЫВАНОВ. (нервно) Что ж?!
ТАТА. Я так и предполагала.
КОЛЫВАНОВ. (сухо) Куда ты дела реквизит?
ТАТА. (ещё суше) Вынесла на балкон.
КОЛЫВАНОВ. (ещё суше) Зачем?
ТАТА. Скелет в шкафу это пошло, Колыванов…
КОЛЫВАНОВ. Полагаешь, скелет на балконе – лучше?
ТАТА. Полагаю, что да!
Тата придвигает ноутбук к Колыванову.
ТАТА. Запиши немедленно эту шутку.
Колыванов со звоном ставит чашку на блюдце.
КОЛЫВАНОВ. А почему ты постоянно лезешь в мою работу? (резко отодвигает ноутбук от себя) Я же не учу тебя делать финансовые отчёты.
ТАТА. (ехидно) А ты поучи!
Колыванов придвигает ноутбук к себе.
КОЛЫВАНОВ. А вот это – хорошая шутка. Запишу, пожалуй – бухгалтер средней руки считает, что писать пьесы проще, чем сводить дебет с кредитом.
ТАТА. Кого это ты, интересно, называешь бухгалтером средней руки? Меня?! Главного экономиста крупнейшей в стране компании?
КОЛЫВАНОВ. (взрывается) Ах, ты, боже мой! Что у нас там дальше по плану? Что я десять лет сидел на твоей шее, прежде чем у меня купили первую пьесу?!
ТАТА. Успокойся! Ты помнишь, что сегодня развод?
КОЛЫВАНОВ. (поправляет галстук) А ради чего я, по-твоему, так вырядился?
ТАТА. Да, мне тоже нужно сходит в парикмахерскую.
Повисает пауза.
Оба молча пьют кофе.
ТАТА. И на маникюр.
Пьют кофе.
Колыванов мрачно молчит.
ТАТА. И на педикюр.
КОЛЫВАНОВ. (раздражённо) Да понял я, понял, что ты идёшь в суд как на праздник! Стоило тут ломать комедию и устраивать ролевые игры.
ТАТА. А зачем ты их поддержал?
КОЛЫВАНОВ. (пожимает плечами) Удивился, что ты знаешь, о чём моя последняя пьеса… Ты так искренне, так тепло говорила о героине – об одиночестве, об оскорблённом чувстве собственного достоинства, – что мне показалось… Показалось, что тебе нравится то, о чём я написал.
ТАТА. То есть, сарказма ты не заметил?
КОЛЫВАНОВ. Нет. Я представил, что ты говорила искренне!
ТАТА. (вскакивает) Как ты это делаешь? Как ты это так мастерски делаешь?!
КОЛЫВАНОВ. Что?!
ТАТА. Сволочь из меня! Прагматичную, меркантильную, сухую мрачную сволочь!
КОЛЫВАНОВ. Я вот сейчас вообще ничего не делаю. Кофе пью.
Подливает себе в чашку из кофейника кофе.
Немного проливает на себя, чертыхается.
ТАТА. Дай мне свой пиджак.
КОЛЫВАНОВ. Зачем?
ТАТА. Дай мне пиджак, я оторвала на нём все пуговицы!
КОЛЫВАНОВ. Зачем?
ТАТА. А чем мне ещё было заниматься под замком в шкафу?
КОЛЫВАНОВ. Действительно… Чем?
ТАТА. Дай, я пришью, а то в суде все подумают, что я была замужем за бомжом.
Колыванов встаёт, снимает пиджак, протягивает Тате.
Тата достаёт из шкафа нитки и иголку, садится на стул, вставляет нитку в иголку, начинает пришивать пуговицы.
Колыванов смотрит на Тату.
Заходит за шкаф.
Через пару секунд выходит с поясом от своего халата.
Складывает его пополам, подходит к Тате со спины.
Впечатление, что он собирается её задушить.
ТАТА. (не оборачиваясь) Что ты там делаешь?
Колыванов замирает с петлёй из пояса.
КОЛЫВАНОВ. Думаю.
ТАТА. О чём?
КОЛЫВАНОВ. Я думаю – когда… в какой момент мы разлюбили друг друга?
ТАТА. (пришивает пуговицы) Возненавидели, ты хочешь сказать?
КОЛЫВАНОВ. Это одно и то же.
ТАТА. Я не знаю… Это происходит постепенно и незаметно.
КОЛЫВАНОВ. А я, мне кажется, знаю.
ТАТА. (шьёт) И когда же?
КОЛЫВАНОВ. Когда ко мне впервые пришла журналистка, чтобы взять у меня интервью, а ты вместо кофе налила ей огуречный рассол. Когда ты в первый раз залезла в мой телефон, чтобы прочитать, кто и что пишет мне в мессенджер… Когда ты дала мне телефон клиники для пересадки волос! Когда пришла на мою премьеру в джинсах и резиновых сапогах! Когда заснула на моём юбилее! Когда принесла в дом огромных улиток, которых я до обморока боюсь! Когда сказала, что они будут жить здесь в аквариуме! И потребовала, чтобы я каждое утро резал для них свежие огурцы!
ТАТА. (невозмутимо шьёт) Я же говорю – постепенно и незаметно… Ой… (дёргает пиджак) Кажется, я пришила свой халат к твоему пиджаку вместе с пуговицей.
Колыванов подходит к Тате вплотную.
КОЛЫВАНОВ. Когда ты сказала, что пришила свой халат к моему пиджаку!
Накидывает пояс на Тату, привязывает её к стулу.
КОЛЫВАНОВ. Вместе с пуговицей!
ТАТА. Что ты делаешь, Колыванов?!
КОЛЫВАНОВ. Привязываю тебя к стулу.
ТАТА. Зачем?
КОЛЫВАНОВ. Чтобы ты не смогла сделать свой маникюр. И педикюр тоже…
ТАТА. Вот это не смешно сейчас, Колыванов. Пошло, как и всё в твоих дурацких комедиях! Зал не будет смеяться.
КОЛЫВАНОВ. Не на сцене, слава богу…
Туже затягивает узел.
ТАТА. Представляешь, как это глупо выглядит – пуговица пришита к пиджаку, пиджак к моему халату, а я вместе с этим всем привязана к стулу!
КОЛЫВАНОВ. Не на сцене, слава богу!
ТАТА. А! Я поняла… Ты не хочешь со мной разводиться.
КОЛЫВАНОВ. С чего ты вязала?
ТАТА. Потому что сначала ты запираешь меня в шкафу, потом – связываешь. Нет, ты явно пытаешься ограничить мою свободу, чтобы я не явилась в суд.
КОЛЫВАНОВ. Размечталась… Я просто… просто…
ТАТА. Что – просто-просто?
КОЛЫВАНОВ. Не хочу, чтобы ты приводила себя в порядок. Придёшь на развод взмыленная, злая и несчастная. И без косметики.
ТАТА. А ты без пиджака. И в мятой рубашке!
Колыванов выхватывает из шкафа другой пиджак, надевает.
Тата с усмешкой на него смотрит.
Колыванов оглядывает пиджак, замечает нитки, висящие вместо пуговиц.
КОЛЫВАНОВ. Ты… Ты, что, на всех пиджаках пуговицы оторвала?!
ТАТА. Причём – с удовольствием…
КОЛЫВАНОВ. Ты, кажется, спрашивала, когда я возненавидел тебя…
ТАТА. Это ты спрашивал.
КОЛЫВАНОВ. Отвечаю. Когда ты оторвала на всех моих пиджаках пуговицы! И сказала, что сделала это – с удовольствием! До этих слов я ещё сомневался…
ТАТА. Я, кажется, тоже вспомнила…
КОЛЫВАНОВ. Поздравляю. Наконец-то ты сформулируешь свои мысли и чувства. Это тебе не финансовые отчёты писать.
Тата молчит.
КОЛЫВАНОВ. Ну? Что? Трудно?! Не получается?!
ТАТА. Когда ты получил гонорар больше, чем моя годовая зарплата.
Повисает пауза.
КОЛЫВАНОВ. (потрясённо) Ты серьёзно?
ТАТА. Я первый раз серьёзна, хотя нахожусь в абсолютно дурацком положении.
КОЛЫВАНОВ. Но ты же всё время пилила меня, что я ничего не зарабатываю. Что сижу дома, пишу всякую ерунду и пытаюсь её продать. Ты хотела, чтобы я устроился хоть охранником в магазин, лишь бы приносил в дом хоть какую-нибудь зарплату…
ТАТА. Вот именно – хоть какую-нибудь! А не чёртову уйму денег за пошлую историю про любовника, чей скелет нашли в старом шкафу археологи.
КОЛЫВАНОВ. Это была замечательная история. Голливуд купил права на экранизацию.
ТАТА. Знаешь, как это неприятно, когда полжизни учишься на хорошего финансиста, а деньги платят за всякие глупости.
КОЛЫВАНОВ. Я купил тебе на эти деньги новую машину.
ТАТА. Мне до сих пор неприятно её водить.
КОЛЫВАНОВ. Я подарил тебе дорогое кольцо…
ТАТА. Мне кажется, что этот бриллиант скалится мне в лицо.
КОЛЫВАНОВ. Мы сделали шикарный ремонт!
ТАТА. Он кажется мне безвкусным.
КОЛЫВАНОВ. Я купил нам роскошную дачу.
ТАТА. Мне на ней выть хочется, особенно, когда идёт дождь.
КОЛЫВАНОВ. Мы отправили Петю учиться в Англию.
ТАТА. И теперь Петя думает, что серьёзное образование ни к чему! Мне кажется, он даже начал пописывать. Это ужасно, Колыванов. Два Колыванова в семье – это невыносимо!
КОЛЫВАНОВ. (хватается за голову) Никогда не думал, что жена может завидовать мужу… Никогда не предполагал, что лучше быть неудачником, чем успешным драматургом!
ТАТА. Сядь!
КОЛЫВАНОВ. Что?
ТАТА. Сядь и положи голову мне на колени.
Колыванов с опаской смотрит на Тату.
Садится на пол, кладёт голову Тате на колени.
КОЛЫВАНОВ. И что дальше? Перегрызёшь мне сонную артерию?
ТАТА. Хочу погладить тебя по волосам, но не могу.
КОЛЫВАНОВ. Что – очень жидкие?
ТАТА. Нет, какая-то сволочь привязала меня к стулу.
КОЛЫВАНОВ. Ну, ничего… У меня хорошее воображение. Я представляю, как твои пальцы гладят мою оставшуюся шевелюру… Они прохладные, мягкие… Я расслабляюсь, начинаю думать, что жизнь налаживается… И тут они вцепляются мне в волосы, и я получаю коленкой в нос. За то, что успешен. За то, что не изменял никогда. За то, что всё, до копейки, всегда приносил в дом. За то, что у тебя высшее экономическое, а у меня незаконченное среднее. За то, что я – красив, наконец, и на меня засматриваются женщины!
ТАТА. А вот это была лучшая шутка! Зал просто ляжет от хохота…
КОЛЫВАНОВ. (в отчаянии) Тата… Что мы делаем… Зачем… Почему…
ТАТА. Потому что мы давно съели друг друга, Колыванов. Прочитали до последней страницы. Несколько раз… Нам нечем друг от друга питаться. Нечем удивлять…Нечему удивляться…
КОЛЫВАНОВ. Ну, почему, ты очень меня удивила! Вчера.
ТАТА. Это так… Отчаянная попытка оживить отношения. Тебе скучно было, я видела. Тебе и сейчас скучно…
КОЛЫВАНОВ. Ну, раз ты за меня всё решила…
Колыванов резко встаёт.
КОЛЫВАНОВ. Тогда я пошёл.
ТАТА. Куда?!
КОЛЫВАНОВ. Разводиться.
Уходит.
ТАТА. (в замешательстве) Подожди! А я?! Немедленно развяжи меня! И оторви от своего пиджака!
Тата прыгает вместе со стулом.
ТАТА. Колыванов! Я тебя ненавижу! Вернись немедленно!
ЗТМ.
3. ГОСТИНАЯ
Тата сидит за столом, быстро набирает текст в ноутбуке Колыванова.
Во рту у неё торчит незажжённая трубка.
Поверх одежды на Тате халат Колыванова.
Тата набирает текст, стирает, снова набирает.
В комнату стремительно заходит Колыванов.
КОЛЫВАНОВ. (напористо) Почему ты не пришла в суд?
ТАТА. (не отрываясь от ноутбука) Потому что ты привязал меня к стулу.
КОЛЫВАНОВ. Узел был слабый. Ты прекрасно с ним справилась.
ТАТА. Я не прекрасно с ним справилась. Мне пришлось звать на помощь.
КОЛЫВАНОВ. Кого?
ТАТА. Кого-нибудь. Я так и кричала – «Кто-нибудь! Помогите!».
КОЛЫВАНОВ. Прекрасно! Теперь все соседи в курсе наших отношений!
ТАТА. Они и так давно в курсе.
КОЛЫВАНОВ. И кто же тебе помог?
ТАТА. Никто. Я так сильно дёргалась и кричала, что узел развязался сам.
КОЛЫВАНОВ. Я же говорил. И почему ты не пришла в суд?
ТАТА. (вынимает изо рта трубку) Потому что ты этого не хотел.
КОЛЫВАНОВ. Хотел. Это ты не хотела. Иначе бы прискакала туда вместе со стулом.
ТАТА. Скажи спасибо, что я не позвонила в полицию и не заявила о домашнем насилии.
КОЛЫВАНОВ. Спасибо.
ТАТА. Пожалуйста. На какое число перенесли заседание?
КОЛЫВАНОВ. На завтра.
ТАТА. Так скоро?!
КОЛЫВАНОВ. Мы им надоели. Шестой перенос судебного заседания. Судья так и спросила – «Вы долго будете морочить нам голову?».
ТАТА. И что ты ответил?
КОЛЫВАНОВ. Я ответил, что можно нас развести заочно. Необязательно всем составом присутствовать в суде.
ТАТА. А она?
КОЛЫВАНОВ. А она сказала, что любит свою работу и не хочет к ней подходить формально. Ей нужно выслушать обе стороны, чтобы принять решение.
ТАТА. Боже мой, какое жуткое крючкотворство…
КОЛЫВАНОВ. Я то же самое ей сказал. Кстати, почему ты в моём халате? Зачем взяла мою трубку?! (возмущённо) Кто тебе разрешил брать мой ноутбук?!
ТАТА. Ты как медведь, который ревёт – «Кто ел из моей чашки, кто спал на моей кровати!».
Колыванов хватает ноутбук, читает текст, написанный Татой.
КОЛЫВАНОВ. Ты… Ты с ума сошла?! Зачем ты пишешь мою пьесу?!
ТАТА. (пожимает плечами) Захотела побыть в твоей шкуре.
КОЛЫВАНОВ. (захлопывает ноутбук) И как?
ТАТА. Мучительно. Всё время думаешь – что за ерунду я написал, и как это показывать людям…
КОЛЫВАНОВ. (язвительно) Выпить не хочется?
ТАТА. Хочется. И по бабам. За новыми впечатлениями.
КОЛЫВАНОВ. Так вперёд!
ТАТА. Вообще-то, это ты должен делать.
КОЛЫВАНОВ. Точно. Как я раньше не догадался!
ТАТА. По-моему, это прям на поверхности.
КОЛЫВАНОВ. Да! И тогда судья в причинах развода сможет указать – «супружеская измена»!
ТАТА. Действительно. «Не сошлись характерами» смотрится несерьёзно.
КОЛЫВАНОВ. Особенно после двадцати лет брака.
ТАТА. У тебя есть кто-нибудь на примете? С кем бы ты хотел переспать…
КОЛЫВАНОВ. Есть, конечно. Давно.
ТАТА. (нервно) Актриса?
КОЛЫВАНОВ. Соседка. Мила, кажется. Сверху живет. У неё пудель кофейного цвета. Всё время подсаживается ко мне в лифте. У неё такие духи… (закатывает глаза) Просто ум за разум заходит. И ноги подкашиваются.
ТАТА. Сука.
КОЛЫВАНОВ. Не оскорбляй человека, она ещё не в курсе, что разбивает нашу семью.
ТАТА. Я говорю, пудель кофейного цвета – сука. Её Лиза зовут.
КОЛЫВАНОВ. А муж у неё есть?
ТАТА. У Лизы?
КОЛЫВАНОВ. У суки. Тьфу, у Милы, конечно. Не путай меня.
ТАТА. Какой муж, она даже мусор выносит на шпильках и накрашенная – ждёт, что счастье набросится на неё из-за угла в любой момент, и поэтому она должна быть прекрасна…
КОЛЫВАНОВ. (мечтательно) Духи-и… Какие духи-и…
ТАТА. Ты, что, ждёшь от меня сцены ревности?
КОЛЫВАНОВ. С чего ты взяла?
ТАТА. Ну, ты так подвываешь, словно у тебя гон. Человек, Колыванов, реагирует не на запах. Человек реагирует на интеллектуальную совместимость.
КОЛЫВАНОВ. Инте… лле… Что?
ТАТА. Хорошая шутка. Сейчас запишу.
Забирает ноутбук у Колыванова, открывает, быстро набирает текст.
Колыванов выдёргивает ноутбук у Таты.
КОЛЫВАНОВ. Не смей делать из меня идиота! И сними мой халат.
Тата снимает халат, кидает его на диван.
ТАТА. Пожалуйста.
КОЛЫВАНОВ. И трубку отдай!
ТАТА. Это мой подарок, вообще-то.
КОЛЫВАНОВ. Ты, что, отбираешь свои подарки?
ТАТА. Да. Отбираю. Запиши, это убойный аргумент для судьи, которая завтра будет нас разводить.
КОЛЫВАНОВ. Вот ещё… Это мелочно – жаловаться судье, что жена отбирает свои подарки. Тем более, что подарок за двадцать лет был всего один. Причём, нелепый и бесполезный, учитывая, что я никогда не курил.
ТАТА. Тогда почему ты его не выбросил? Почему с утра до вечера мусолишь его во рту? Ты иногда даже с ним засыпаешь! С ней!
КОЛЫВАНОВ. (крайне язвительно) Ну, конечно же, я это делаю потому, что ассоциирую эту трубку с тобой! Ты это хочешь услышать?
ТАТА. (опешив) Нет. Иди уже… (машет рукой) Куда ты там собирался… Иди, изменяй!
КОЛЫВАНОВ. И пойду!
ТАТА. И иди! Подсказать, в какой квартире она живёт? Или по запаху найдёшь?
КОЛЫВАНОВ. (открывает ноутбук) Ну, зачем же! Я цивилизованный человек. Сейчас… Сейчас культурно посмотрю в домовом чате её адрес, её телефон… Культурно позвоню… (хватает телефон, набирает номер) Культурно напрошусь в гости … Алё, Лиза!
ТАТА. Мила!
КОЛЫВАНОВ. Простите, Милочка. Взволнован просто чрезвычайно…
Колыванов идёт в другую комнату, разговаривая по телефону на ходу.
КОЛЫВАНОВ. Это ваш сосед снизу… Да, Колыванов. Да, драматург. Ой, как приятно… Спасибо, дорогая…
ТАТА. Фу, пошлость какая.
Колыванов закрывает дверь перед носом Таты.
Тата делает вид, что ей всё равно.
Нервно начинает уборку – достаёт дастер, смахивает пыль со стола.
Всё это время из другой комнаты приглушённо звучит голос Колыванова.
КОЛЫВАНОВ. Вы знаете, я решил завести собаку. Да, пуделя. Насчёт пола не определился пока, может, вы немного просветите меня насчёт особенностей этой породы?
Тата фыркает.
КОЛЫВАНОВ. Да, да, чем питается, какой характер, к чему, так сказать, морально и материально готовиться… Жена? Какая жена?! Так мы развелись, я поэтому и решился на собаку, супруга ведь была категорически против!
ТАТА. Ну, надо же так бессовестно врать…
КОЛЫВАНОВ. Что? Прямо сейчас?! Но это не срочно совсем… Нет, конечно, могу… А какая у вас квартира? Да, да, понял… Поднимаюсь… Целую…
Колыванов выходит из другой комнаты сильно обескураженный.
ТАТА. А зачем ты сказал – целую?
КОЛЫВАНОВ. (в ужасе) Я сказал – целую?!
ТАТА. Да, ты сказал – целую.
КОЛЫВАНОВ. (в замешательстве) На автомате, наверное. Я всем говорю – целую… Но это же не значит, что я их действительно целую…
ТАТА. Ну, иди теперь, объясни это хозяйке кофейного пуделя.
КОЛЫВАНОВ. (хватается за спину) Ой… Спину, кажется, прихватило…
ТАТА. (с язвительностью) Придётся отменить свидание, какая досада!
КОЛЫВАНОВ. Нет, зачем же… Пойду…
С трудом переставляя ноги, Колыванов идёт к двери, держась за поясницу.
КОЛЫВАНОВ. Мне же не танцевать там… О собачках поговорить…
Уходит.
Тата продолжает уборку, стараясь делать это невозмутимо.
Берёт со стола ноутбук, протирает его.
ТАТА. Чёрт…
Изо всех сил швыряет ноутбук на пол.
ТАТА Чёрт!!!
ЗТМ.
4. ГОСТИНАЯ
Полумрак.
Колыванов заходит в комнату на цыпочках – в носках.
Ботинки несёт в руке.
Пиджак висит на полусогнутой руке.
Рубашка криво застёгнута.
Колыванов замечает ноутбук на полу, поднимает его.
КОЛЫВАНОВ. Чёрт…
Садится на диван, пытается включить ноутбук.
Кричит в сторону другой комнаты.
КОЛЫВАНОВ. Психопатка!
Экран ноутбука загорается.
КОЛЫВАНОВ. (облегчённо) Фу, слава богу… (кричит в сторону комнаты) Ещё раз тронешь мою работу, заявлю на тебя в полицию! А в причинах развода укажу – «Неадекватное поведение»!
Колыванов встаёт, ищет Тату.
Заглядывает в другую комнату.
КОЛЫВАНОВ. Ты меня слышишь?! Тата… Та-та!
Нервно открывает шкаф.
КОЛЫВАНОВ. Это уже не смешно!
Перерывает костюмы на плечиках.
Видит скелет в шкафу.
КОЛЫВАНОВ. Отлично.
Достаёт скелет из шкафа, садит его за стол.
КОЛЫВАНОВ. Баба с возу, кобыле легче, правда, дружище? Вижу – согласен.
Звонит телефон.
Колыванов хватает трубку.
КОЛЫВАНОВ. Да, дорогой. Нет, пьесу ещё не отправил. Не дописал, завис. Нет, не творческий кризис, просто ступор какой-то. Кто разводится?! Я развожусь?! Ну… э-э… да, развожусь. А откуда ты знаешь? Понятно, все знают. Нет, не надо меня знакомить. Я, что, дефективный какой-то? Сам познакомлюсь. Я уже… почти... В процессе. Лиза её зовут. А вообще, мне хорошо одному! Кофе только некому приносить, когда работаю. А так просто отлично. Слушай, а секретарша это идея… Только ведь ей платить надо… Вот видишь. А зачем мне чужая баба, которой надо платить? Сень, да не бодрюсь я… не хорохорюсь. Я спокойный как удав. Всё, выпита до дна эта чашка. Никаких страданий и переживаний. Да, точно. На душе пусто. Свежо. И чисто. Я как младенец – открыт миру, новым отношениям, новой жизни. Молод, красив, знаменит и талантлив. С руками оторвут – только свистни. Да что нам с ней делить, Сеня? У меня мой талант и имя. Я ещё заработаю. А она женщина… Вдруг замуж больше не выйдет. Возраст всё-таки. Пусть ей всё достанется. Квартиру я себе сниму, машину куплю, дача мне не нужна. Это не благородно, Сеня… Наоборот, это жуткий эгоцентризм. У меня ничего нет, значит, я молод, уверен в себе и у меня ещё всё впереди. А она – дамочка, которая уже всего в жизни добилась. Всё. Коленки не открывать, локти спрятать, макияж – сдержанный, – и очки для дальнозоркости в сумочке с таблетками от давления.
Заходит Тата – очень эффектная, с ярким макияжем.
Одетая по последнему слову моды.
В руках – цветы.
КОЛЫВАНОВ. (уставившись на Тату) Сеня… Я перезвоню… Тут… форсмажор нарисовался. Целую.
Нажимает отбой, удивлённо смотрит на Тату.
ТАТА. Это у кого тут давление?
КОЛЫВАНОВ. Э-э… У… Э-э… У Арсения.
ТАТА. А дальнозоркость?
КОЛЫВАНОВ. У Арсения!
ТАТА. Я бы тоже посоветовала ему более сдержанный макияж. А то как-то… Кстати, ты не слишком часто называешь его – «дорогой»?
КОЛЫВАНОВ. Прекрати паясничать!
ТАТА. Молчу, молчу…
КОЛЫВАНОВ. Я думал, что ты ушла. Совсем.
Тата бросает цветы на стол.
ТАТА. С чего ради?
КОЛЫВАНОВ. Ну, как… Я все-таки пошёл тебе изменять. Женская гордость…
ТАТА. Размечтался. Нет у меня никакой женской гордости.
Тата подходит к Колыванову, перезастёгивает ему рубашку на правильные пуговицы.
ТАТА. Мы же договорились – ты изменяешь мне с хозяйкой кофейного пуделя, чтобы всё было по-человечески… Чтобы не стыдно было смотреть судье в глаза. Чтобы у судьи совесть была спокойна за наш развод.
Колыванов пожирает Тату ревнивым взглядом.
КОЛЫВАНОВ. А почему…
ТАТА. Что?
КОЛЫВАНОВ. Нет, ничего… (смотрит на цветы) А откуда…
ТАТА. Ты о чём?
КОЛЫВАНОВ. Да нет, так…
Колыванов хватает скелет за горло так, словно собирается его задушить.
КОЛЫВАНОВ. Почему вот этот вот…
ТАТА. Реквизит.
КОЛЫВАНОВ. Да! Зачем ты снова засунула реквизит в шкаф?
ТАТА. (пожимает плечами) Мне кажется, он пугает людей на улице.
КОЛЫВАНОВ. (отшвыривает скелет) Впрочем, мне всё равно.
ТАТА. Тогда, может, кофе?
КОЛЫВАНОВ. Да. Двойной. С колой и льдом.
Тата кивает, уходит на кухню.
Колыванов хватает букет, хлещет им скелет по лицу.
Пинает скелет ногами.
Отшвыривает букет.
Берёт себя в руки.
Садится за стол.
Открывает ноутбук, быстро набирает текст.
Заходит Тата с подносом. На подносе кофейник и чашки.
Тата сервирует стол. Наливает кофе в чашки.
Колыванов, не отрываясь от ноутбука, строчит текст.
Пьёт кофе. Снова строчит.
Тата оглядывается вокруг, вздыхает.
Убирает остатки букета.
Скелет запирает в шкаф.
Приносит веник и совок, начинает подметать пол.
Колыванов косится на Тату, замирает.
КОЛЫВАНОВ. Невозможно работать.
Встаёт, пересаживается так, чтобы не видеть Тату.
Тата перемещается с веником и совком так, чтобы Колыванов снова её видел.
Колыванов вскакивает, пересаживается к Тате спиной.
Тата с веником и совком уходит.
КОЛЫВАНОВ. (вскакивает, кричит) У нас с Лизой ничего не было! Слышишь?!
Тата заходит в комнату.
ТАТА. Слава богу… А с Милой?
КОЛЫВАНОВ. У нас с Милой ничего не было!
ТАТА. Почему?
КОЛЫВАНОВ. Потому что… (садится на пол) Потому что у меня спину заклинило. Совсем! Напрочь.
Тата садится рядом с Колывановым.
ТАТА. Давно говорила тебе, сходи к врачу.
КОЛЫВАНОВ. Да при чём здесь врач… Она говорит – «покушать». Хотите, говорит, покушать?
ТАТА. Ты придираешься. Вполне милое слово, не обращай внимания. Все так говорят.
КОЛЫВАНОВ. Я и не обращал. Пока она не сказала – «Я с Ростова». (вскрикивает) Только не надо говорить, что все так говорят!
ТАТА. Это твоя целевая аудитория, Колыванов. Это они раскупают билеты на твои комедии, ржут, хлопают, кричат «Браво!» и позволяют тебе безбедно существовать. Так что не придирайся.
КОЛЫВАНОВ. (мрачно) Я и не придираюсь.
ТАТА. Что ещё у неё было не так? Ковры на стенах, леопардовые лосины? Шансон под водку?
КОЛЫВАНОВ. Вот! Шансон под водку. И салат с майонезом. Всё было не так, Тата. Чужое… Странное… Не своё. Особенно эти духи. Представляешь, оказывается это так пахнет оттеночный шампунь для собак, которым она моет пуделя, чтобы он был кофейного цвета. А она пахнет чем-то другим. Чужим. Странным. Душным. Неправильным.
ТАТА. Какие мы, оказывается, нежные…
КОЛЫВАНОВ. (берёт руку Таты) Вот у тебя руки – прохладные… Сразу видно – тридцать шесть и шесть у человека. А она дотрагивается – словно утюгом пытает раскалённым. Хочется дать человеку таблетку парацетамола, отдельную посуду и отдельное полотенце. И попросить запереться в своей комнате.
ТАТА. И часто она до тебя дотрагивалась?
КОЛЫВАНОВ. Чисто случайно. Два раза. Когда здоровались и когда прощались.
ТАТА. То есть, ты сбежал с поля боя как последний дезертир…
КОЛЫВАНОВ. Не сбежал, а отошёл на запасные позиции. Ты, пожалуй, права… Лучше с актрисой замутить. У актрис нет такого надрыва и мёртвой хватки. А тут – крючок прямо в печени чувствуется, цепляет намертво. Такая задушит своей любовью. Это собаке нестрашно, они живут мало. А я ещё молодой и перспективный. Мне лёгкость нужна. Ажур в отношениях. И чтобы оно не «с Ростова» было и не «кушало».
ТАТА. Если у вас ничего не было, Колыванов, то почему у тебя рубашка не на ту пуговицу застёгнута?
Колыванов напрягается, молчит.
ТАТА. Вот видишь… И сказать нечего.
КОЛЫВАНОВ.
Поймала, да?
ТАТА. Поймала. Быстрей что-нибудь придумывай, у тебя хорошее воображение.
КОЛЫВАНОВ. Я же говорю – у меня спину заклинило! Мила дала мне мазь от радикулита. Какую-то тайскую, волшебную. Я зашёл в ванную и сам – сам себе! – намазал поясницу! Потому что вообще разогнуться не мог! Наверное, застегнулся неправильно – не до того было.
ТАТА. Это самая грустная история об измене, которую я слышала.
КОЛЫВАНОВ. Я смотрю, твоя измена была повеселее.
ТАТА. Я просто гуляла. И просто купила букет у бабушки.
КОЛЫВАНОВ. Из крашеных роз?
ТАТА. Это была продвинутая бабушка. Перекупщица.
КОЛЫВАНОВ. А можно мне её телефончик?
ТАТА. Зачем?
КОЛЫВАНОВ. Да так… Оптом цветы закажу. Актрис буду баловать…
Колыванов хватает телефон Таты, пытается разблокировать.
Тата с интересом на него смотрит.
ТАТА. Я давно сменила пароль.
КОЛЫВАНОВ. Я уже понял! (продолжает нажимать кнопки на экране) И на какой же?!
Тата выхватывает телефон у Колыванова.
ТАТА. На тот, который ты знать не должен! Алё, Колыванов! Мы же разводимся, мы чужие люди! Какого чёрта ты лезешь в мой мобильный?!
Колыванов вскидывает руки вверх.
КОЛЫВАНОВ. Сдаюсь! Был неправ! Взбеленился.
ТАТА. Ты думаешь, я хоть на секунду поверила в сказки про радикулит? Про крючок в печени от случайных прикосновений?
КОЛЫВАНОВ. Не поверила?
ТАТА. Да у тебя… глаза бегают! И физиономия лоснится. От удовольствия!
Колыванов трогает свои щёки.
КОЛЫВАНОВ. Нормальное лицо… Тридцать шесть и шесть. Потрогай…
Колыванов берёт руку Таты, прикладывает к своему лицу.
ТАТА. Извини, взбеленилась. Мне все равно, что у тебя было… А я действительно гуляла. И действительно купила эти цветы у бабушки. За две тысячи рублей. Можешь посмотреть списание на моей карте.
Тата включает телефон, показывает Колыванову операцию списания на карте.
Колыванов косится в дисплей.
КОЛЫВАНОВ. Какая противная бабушка… Покупает за тысячу, продаёт за две. И вообще… Я думал, бабушки только за наличку работают.
ТАТА. Сейчас уже не те бабушки, Колыванов. Если бы ты покупал мне цветы, ты бы это знал.
КОЛЫВАНОВ. А я не покупал?
ТАТА. Нет, не покупал. Мне доставались только те букеты, которые дарили тебе на премьерах.
КОЛЫВАНОВ. Да какая разница!
ТАТА. (с грустью) Действительно, никакой. (убирает телефон в сумку)
КОЛЫВАНОВ. Могла бы соврать, что изменила мне. Хотя бы из чувства мести.
ТАТА. Не хочу.
КОЛЫВАНОВ. (взрывается) То есть, я кобель! А ты – святая!
ТАТА. Ты ревнивый кобель, Колыванов.
КОЛЫВАНОВ. Вот в причинах развода так и укажешь! Ревнивый кобель.
ТАТА. И укажу.
КОЛЫВАНОВ. И укажи!
ТАТА. И укажу!
КОЛЫВАНОВ. Ой! (хватается за спину) Ой-ёй-ёй…
ТАТА. Что, скрутило опять?
КОЛЫВАНОВ. Никогда так не было! А-а!
Тата берёт руку Колыванова, кладёт себе на плечо.
ТАТА. Держись за меня…
Ведёт Колыванова к дивану.
ТАТА. Осторожнее!
Помогает Колыванову улечься на диван.
ТАТА. Может, «Скорую»?
КОЛЫВАНОВ. С радикулитом? Смешно…
ТАТА. Это всё твоя сидячая работа! Давно тебе говорю – купи массажное кресло и побольше гуляй.
КОЛЫВАНОВ. Там… мазь… (показывает на шкаф)
Тата достаёт из шкафа мазь, задирает Колыванову рубашку.
ТАТА. Колыванов, тут действительно уже чем-то намазано…
КОЛЫВАНОВ. (со стоном) Я же тебе говорил… Скрутило. Мила дала мазь, я в ванной натёрся…
ТАТА. Какой позор… Как я ей теперь в глаза буду смотреть? (мажет Колыванову поясницу) Как бы не растрепала всему подъезду, что ты импотент.
КОЛЫВАНОВ. Пусть говорит, что хочет… Кто женщине «с Ростова» поверит?
Тата трёт Колыванову спину.
ТАТА. Все! Таким, как Мила, верят все. Как скрутило тебя не вовремя… Я только хотела попросить тебя меня побить.
КОЛЫВАНОВ. Что?!
ТАТА. Поколотить меня хорошенько. Если завтра в суд я приду с фингалом под глазом, фразы «не сошлись характерами» для судьи будет вполне достаточно.
КОЛЫВАНОВ. Ты серьёзно?
ТАТА. Конечно. Ты представляешь, если судья даст ещё три месяца на раздумья? Я лично с ума сойду.
КОЛЫВАНОВ. Слушай, а это идея.
ТАТА. Жалко – поздно додумалась.
КОЛЫВАНОВ. А меня не посадят?
ТАТА. Нет, конечно. Ты когда-нибудь видел, чтобы кого-нибудь сажали за оплеуху?
КОЛЫВАНОВ. Тогда наклонись.
ТАТА. (замирает) Прямо сейчас?
КОЛЫВАНОВ. А чего тянуть?
ТАТА. А ты сможешь?
КОЛЫВАНОВ. Зарядить тебе в глаз? Конечно, смогу. Я же не ногой буду бить. Или лучше ногой?
ТАТА. Дурацкая шутка.
КОЛЫВАНОВ. Рука у меня очень даже ничего... Тяжелая.
Колыванов разминает кулак, делает им круговые движения.
КОЛЫВАНОВ. Ну, давай…
Тата неуверенно наклоняется к Колыванову.
КОЛЫВАНОВ. Ниже…
Тата наклоняется к Колыванову ниже.
Колыванов сжимает кулак.
КОЛЫВАНОВ. Ещё ниже!
Тата наклоняется ещё ниже.
КОЛЫВАНОВ. С каким удовольствием я тебе сейчас вмажу.
ТАТА. Без фанатизма, пожалуйста…
Колыванов замахивается для удара.
Тата в ужасе зажмуривается.
Колыванов хватает Тату в объятия, притягивает к себе, целует.
ЗТМ.
5. ГОСТИНАЯ
Тата спит на диване.
Колыванов – в халате, с трубкой во рту, – сидит за столом, что-то с азартом строчит в ноутбуке.
Тата открывает глаза, приподнимается, смотрит на Колыванова.
Колыванов похож на музыканта-виртуоза, который играет на рояле.
ТАТА. (улыбается) Как мало тебе надо для вдохновения.
КОЛЫВАНОВ. Вдохновение бывает у графоманов. А я – профессионал.
Тата встаёт, с удовольствием потягивается.
ТАТА. Как мало тебе надо, чтобы стать профессионалом!
КОЛЫВАНОВ. (не отрываясь от работы) Ты преувеличиваешь свои заслуги.
ТАТА. А ты их недооцениваешь.
Колыванов замирает с занесёнными над клавиатурой руками.
КОЛЫВАНОВ. Ну, вот! Ты меня сбила с мысли!
Тата садится на стол перед Колывановым в соблазнительной позе.
ТАТА. Помочь?
КОЛЫВАНОВ. Ты уже помогла! Я полчаса чистил свой текст от твоих сочинительств.
ТАТА. Тебе не понравилось?
КОЛЫВАНОВ. Нет. То, что в жизни кажется смешным, на сцене выглядит глупым.
Тата разворачивает ноутбук к себе, пробегает глазами текст.
ТАТА. Неправда. Ты всё оставил. Вот у драматурга творческий кризис, он выдохся, исписался, не может придумать ничего нового и интересного, тут к нему приходит жена, с которой он собирается разводиться, представляется актрисой, потому что имеет виды на его гонорар, который драматург получит, продав эту пьесу, и ей надо подхлестнуть как-то его воображение, драматург привязывает актрису, то есть жену, к стулу, потому что боится развода – ведь он не знает, как жить одному, ему страшно и непонятно, что делать, он не умеет очаровывать других женщин, он их боится, потому что другие женщины – несовершенны, неизящны, глупы, плохо пахнут, да и некрасивы, в конце концов…
КОЛЫВАНОВ. (выхватывает ноутбук) Что ты несёшь!
ТАТА. Ты всё оставил… Всё! Даже сцену мордобоя в конце. Кстати, не слишком ли это жестоко – для лёгкой комедии?
КОЛЫВАНОВ. (рявкает) Не слишком!
ТАТА. У меня ощущение, что ты снова морду мне хочешь набить.
КОЛЫВАНОВ. (вскакивает) Вот как ты этот делаешь, а?! Работал. Никого не трогал! Был в прекрасном настроении! Мысли летали – быстрые, лёгкие! Как стрижи! Не успевал ловить их за хвост и записывать! И тут просыпаешься ты – и всё… Всё! Ты центр вселенной! Всё вертится вокруг тебя! Мои успехи! Мой талант! Мои деньги! Если бы не ты – я бы ничего не добился, не написал ни строчки, не заработал ни копейки! Ты умница! Ты красавица! Ты – богиня! А я – слабое, неуверенное в себе, необразованное, старое, тупое чмо!
ТАТА. (опешив) Я этого не говорила…
КОЛЫВАНОВ. Что бы ты ни говорила – ты говоришь именно это. Даже если ты говоришь о погоде.
ТАТА. (спрыгивает со стола) Ну, наконец-то! Наконец-то мы можем указать нормальную причину развода.
КОЛЫВАНОВ. (рявкает) Какую?!
ТАТА. «Жена – богиня». По-моему, судья сразу поймёт и разведёт нас с чистой совестью и лёгким сердцем.
Колыванов потрясённо смотрит на Тату.
ТАТА. Что? Хорошая шутка? Записать хочешь?
Колыванов бросается к шкафу, стремительно выбрасывает из него несколько костюмов и скелет, забирается в шкаф, с грохотом закрывает шкаф изнутри.
Тата с недоумением на это смотрит.
Воцаряется тишина.
Тата подходит к шкафу, осторожно стучит.
ТАТА. Колыванов… А что это значит?
Молчание.
ТАТА. Колыванов… (стучит в шкаф) Не пугай меня!
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) Отстань!
ТАТА. Ты мог бы закрыться в ванной.
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) Не трогай меня!
ТАТА. (пожимает плечами) Ну, хорошо… Пойду – сделаю кофе.
Тата уходит, в двери кухни оборачивается.
ТАТА. Осторожнее там, у тебя аллергия на пыль.
Уходит.
Дверь шкафа осторожно приоткрывается.
Колыванов, крадучись, вылезает из шкафа.
На цыпочках крадётся к столу.
Хватает трубку и ноутбук.
Снова скрывается в шкафу, закрывая дверь изнутри.
Заходит Тата с подносом, на котором кофейник и чашки.
Сервирует стол, наливает кофе в обе чашки.
Одну чашку на блюдце подносит к шкафу.
ТАТА. Тут кофе, Колыванов.
В ответ – молчание.
ТАТА. Прекрасный, крепкий, горячий кофе. (водит чашкой перед замочной скважиной) Ты только понюхай… Никто никогда не сварит тебе такой кофе… Попробуй последний раз…
Из шкафа высовывается рука Колыванова, выхватывает у Таты чашку с кофе.
Дверь закрывается.
Тата берёт свою чашку.
Садится рядом со шкафом.
Пьёт кофе.
ТАТА. Вообще, конечно, странное развитие сюжета… Что ты хочешь этим сказать?
Из шкафа доносится нечленораздельное мычание.
ТАТА. Что?! Я не расслышала! Муки творчества?!
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа, орёт) Ты замолчать можешь?! Я работаю! Сама сказала, что имеешь виды на гонорар!
ТАТА. Мне просто немного страшно… Нормальный человек не будет закрываться в шкафу.
КОЛЫВАНОВ. Значит, я ненормальный. Можешь так и сказать судье (переходит на визг) – имеет психические отклонения!
ТАТА. Тихо, тихо… Сиди там сколько хочешь, мне даже нравится. Можешь даже там поселиться. Только можно один вопрос? Я слышала, в замкнутом пространстве люди не могут врать. Теснота и темнота как-то действуют на мозги в сторону искренности… Скажи, Колыванов, почему ты за всю жизнь ни разу не назвал меня ласково? Постоянно слышу только – Тата! Та-та! Та-та-та! Та-та! Словно хлыстом по загривку стегают!
КОЛЫВАНОВ. (высовывается из шкафа) Это я не называл? Это я стегаю тебя хлыстом?! Да я в первый же день после свадьбы назвал тебя Кошечкин…
ТАТА. Кошечкин?!
КОЛЫВАНОВ. Нежно назвал! Необычно! Ласково! Что ты мне на это ответила?
ТАТА. Что я тебе ответила?
КОЛЫВАНОВ. Ты сказала – ещё раз назовёшь меня Кошечкин, я выцарапаю тебе глаза!
Колыванов с треском захлопывает дверь шкафа.
ТАТА. (после паузы) Нет, ну, правда, Кошечкин как-то слишком слащаво…
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) Вот поэтому я больше не делал попыток называть тебя ласково! Глаза берёг!
ТАТА. (задумчиво) А если бы любил, то называл бы… И плевать бы хотел на то, что я говорю…
Колыванов резко высовывается из шкафа.
КОЛЫВАНОВ. А можно встречный вопрос? Почему ты всегда зовёшь меня – Колыванов?! Колыванов, Колыванов! Словно резиновой пулей в лоб!
ТАТА. Мне казалось, тебе это нравится. Известная фамилия, всё-таки…
КОЛЫВАНОВ. Ты хоть имя-то моё помнишь?
ТАТА. Леонид?!
КОЛЫВАНОВ. Очень смешно!
Скрывается в шкафу, захлопывает дверь.
ТАТА. (стучит в шкаф) Вась, ну, правда, ты всегда говорил, что стесняешься своего имени! Что оно тебе неприятно! Что Васьками зовут беспородных котов!
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) А вот если бы ты любила меня, то тебе было бы наплевать, что я говорю! Ты бы называла меня Василий и смогла бы меня убедить, что это самое прекрасное имя на свете!
ТАТА. Один-один, Колыванов. Жалко, что я уже никогда не буду Кошечкиным, а ты Василием.
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) Замолчи, я работаю!
Тата ходит по комнате, пьёт кофе.
ТАТА. Молчу, молчу… Молчу! А почему ты всегда затыкаешь мне рот?!
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) Когда это я затыкал тебе рот?
ТАТА. Я же говорю – всегда! Помнишь, на свадьбе, когда меня спросили, согласна ли я выйти за тебя замуж, ты не дал мне ответить и сказал судье… тьфу, или кто там нас расписывал, женщине в голубых кружевах… Ты сказал ей – если бы невеста была не согласна, зачем бы она тут стояла?!
Колыванов пинком открывает дверь шкафа.
КОЛЫВАНОВ. То есть, ты хочешь сказать, что ты была не согласна?!
ТАТА. Я хотела сказать – «Да!», – но сама! Чтобы мой ответ долетел до небес и был зафиксирован мирозданием!
КОЛЫВАНОВ. То есть, мой ответ до неба не долетел?! И для мироздания я полный ноль, чтобы обращать на меня внимание?!
ТАТА. Ты дурак невозможный… Всё всегда передёргиваешь.
КОЛЫВАНОВ. Вот и настал тот долгожданный момент, когда в ответ я могу сказать тебе – сама дура! Ради этого стоило прожить с тобой двадцать лет!
Колыванов с грохотом захлопывает шкаф изнутри.
ТАТА. Шкаф сломаешь!
Колыванов молчит.
ТАТА. А знаешь, то, что ты залез туда – это полностью в твоём духе. Странно, что ты сделал это впервые. Ты должен был запереться там, когда мы не могли снять жильё, потому что у нас не было денег, когда я рожала в отделении патологии, когда Петька первый раз заболел с температурой под сорок, когда ты искал работу, но тебя не брали даже вахтёром, потому что кому нужен вахтёр, который не может понять, как управлять вертушкой, и бьёт ей по ногам даже начальника, когда… когда… Ты должен был жить там всегда!
Тата в сердцах распахивает шкаф.
ТАТА. Потому что ты и реальная жизнь – понятия несовместимые!
Колыванов сидит всклоченный, взъерошенный, в руках у него ноутбук и чашка с кофе, выражение лица такое, будто каждое слово Таты бьёт его наотмашь – испуганное, обиженное, оскорблённое и затравленное одновременно.
Тата делает шаг назад, показывает на Колыванова.
ТАТА. Вот так должен выглядеть памятник творческому человеку.
КОЛЫВАНОВ. Закрой, пожалуйста, дверь. Дует.
ТАТА. Пожалуйста.
Закрывает дверь шкафа, поворачивает ключ в замке.
ТАТА. С удовольствием. Надеюсь, твоя муза не пострадала. Могу щели законопатить, чтобы вам с музой не дуло.
Тата достаёт из тумбочки баллон со строительной пеной.
Направляет струю пены на шкаф.
На столе звонит телефон Колыванова.
Тата берёт трубку.
ТАТА. Да, слушаю. Здравствуйте, Арсений, узнала. А Колыванов не может подойти к телефону…
Колыванов стучит изнутри в дверь.
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) Немедленно дай мне трубку!
ТАТА. Он в шкафу. Да, в шка-фу! Он там живёт теперь постоянно.
КОЛЫВАНОВ. (колотит в дверь) Открой немедленно!
ТАТА. Что?! В смысле, квартиру ему нашли? Ах, он квартиру ищет! Благородный какой…
КОЛЫВАНОВ. (колотит в дверь) Не смей разговаривать по моему телефону!
ТАТА. То есть, получается, я обобрала его до нитки? Отлично! Так вот, Арсений, передайте своему драматургу, что мне ничего от него не надо! Совсем ничего! Это я молода и свободна! Это у меня всё впереди! Это я сниму квартиру и начну жизнь сначала! А он пусть подавится своими гонорарами, свой славой и своей трубкой!
Колыванов закашливается в шкафу.
Тата в бешенстве нажимает отбой.
ТАТА. А я выйду замуж за настоящего мужика! Который не будет бояться называть меня Кошечкин. И который будет покупать мне дорогие букеты!
Встряхнув головой, Тата гордо уходит.
Колыванов громко возится в шкафу.
Заходит Тата – она в пальто, на каблуках.
ТАТА. Жду тебя в суде, Колыванов.
Тата уходит.
Хлопает входная дверь.
Колыванов изо всех сил колотит в дверь шкафа.
КОЛЫВАНОВ. (из шкафа) Открой, Тата! Открой! Это незаконное лишение свободы, между прочим! Это статья! Та-та! Та-та-та!!!
Слышится звук подключённого скайпа.
КОЛЫВАНОВ. (в шкафу) Алё, Сеня! Да, тут, да, в шкафу, видно меня? Сень, не будет новой комедии… Всё, и на премьеру я не приду. Да ничего я тут не задумал! Ты сам пробовал в шкафу повеситься? Вот и не говори ерунды. Просто нет больше Колыванова. Есть просто Василий. Дурак, недотёпа, неприспособленный к жизни человек… Васька… Как уличный кот. Не могу больше ничего написать. И видеть никого не могу… Всё. Финита ля комедия, Арсений. Теперь уже точно – финита ля…
ЗТМ.
6. ГОСТИНАЯ
Тата заходит в комнату – бодрая, подтянутая, агрессивно стучит каблуками.
В руках сумка.
В глазах – решительность.
ТАТА. Колыванов! Почему ты не пришёл в суд?!
Тата бросает сумку на стол, садится на диван.
С облегчением снимает туфли на каблуках, разминает ноги.
ТАТА. Только не говори, что я тебя закрыла. Есть миллион способов выбраться из этого шкафа. Сломать и взорвать это, конечно, не про тебя, но ты мог просто кричать «Помогите!» Как барышня, Колыванов!
Тата прислушивается к тишине.
Встаёт.
ТАТА. Господи, как же ты мне надоел…
Тата дёргает дверь шкафа, она закрыта.
ТАТА. Чёрт…
Тата поворачивает ключ, распахивает дверь шкафа.
Колыванов сидит в шкафу в безжизненной позе, откинув назад голову.
На шее у него галстук, один конец которого тянется куда-то вверх.
Лицо Колыванова бледное, рот приоткрыт.
Ноутбук, чашка кофе и трубка валяются рядом.
Тата с визгом отпрыгивает от шкафа.
ТАТА. А-а-а!!!
Колыванов открывает глаза.
С заспанным видом недоумённо смотрит на Тату.
КОЛЫВАНОВ. Ты что-то сказала?
Тата хватается за сердце, потрясённо смотрит на Колыванова.
ТАТА. Ты… жив?!
КОЛЫВАНОВ. Не дождёшься.
Колыванов вылезает из шкафа, довольно потягивается.
Галстук свободно болтается у него на шее.
КОЛЫВАНОВ. Я так хорошо выспался… Как на даче у бабушки. И проснулся как у неё – с петухами. Это ты так кричала?
ТАТА. Я…
КОЛЫВАНОВ. (с интересом) А зачем?
ТАТА. А з-зачем тебе г-галстук на шее…
Колыванов смотрит на галстук.
КОЛЫВАНОВ. А, это… (снимает галстук через голову) Это я показывал Арсению, что в шкафу повеситься невозможно. Размаха нет.
ТАТА. (почти в истерике) Где ты там (показывает на шкаф) взял Арсения?!
КОЛЫВАНОВ. В скайпе. Чего ты так нервничаешь?
ТАТА. Я… Я чуть с ума не сошла…
Тата отворачивается, плечи вздрагивают.
Колыванов подходит к Тате, трогает за плечо.
КОЛЫВАНОВ. Ну, что ты… Перестань. Такие, как я, не вешаются. Мы, нарциссы, предпочитаем жить долго и страдать красиво… (берёт скелет) Правда, Димон?
ТАТА. (поворачивается) Почему ты не пришёл в суд?
Колыванов прижимает скелет к себе.
КОЛЫВАНОВ. Мы с Димоном решили не разводиться. К чему этот пафос? Ну, разбежались и разбежались… Печать в паспорте что-то изменит?
ТАТА. А вдруг ты кого-то полюбишь и захочешь жениться?
КОЛЫВАНОВ. (обнимает скелет) Мы, нарциссы, любим только себя. Как ты думаешь, меня распишут с самим собой? Если да, то в следующий раз я побегу разводиться, роняя тапки.
Тата выхватывает у Колыванова скелет.
ТАТА. Хватит паясничать! Нас уже развели.
Повисает пауза.
КОЛЫВАНОВ. (потрясённо) Ка-ак?!
ТАТА. Так. Через месяц решение вступит в силу, и можно получать свидетельство о разводе. Всё, финита ля комедия, как ты говоришь, Колыванов.
КОЛЫВАНОВ. Но судья ведь не хотела нас разводить… Ты сама назвала её крючкотворкой!
ТАТА. Любое крючкотворство решается просто – за деньги.
КОЛЫВАНОВ. Ты дала взятку судье?!
ТАТА. Будем считать это взносом в нашу счастливую жизнь.
Колыванов садится на диван, обхватив голову руками.
В его позе – отчаяние.
ТАТА. Ты не рад?
КОЛЫВАНОВ. Рад, конечно…
Тата достаёт из сумки бутылку шампанского.
ТАТА. Тогда отметим?
КОЛЫВАНОВ. (берёт бутылку) По-моему, тут надо что-то покрепче.
ТАТА. Ни в коем случае. Это событие заслуживает легкого веселья и пузырьков в голове.
КОЛЫВАНОВ. Хорошо. Как скажешь.
Колыванов яростно вцепляется в пробку зубами, пытаясь открыть бутылку.
ТАТА. Ты что делаешь, Колыванов?!
Колыванов изо всех сил рвёт пробку.
ТАТА. Осторожнее!
Слышен громкий хлопок.
Темнота.
Мрак.
Раздаётся отчаянный крик Таты.
ТАТА. Вася-а-а!!!
7. ГОСТИНАЯ
Играет траурная музыка.
Колыванов с закрытыми глазами лежит на диване.
На голове у него компресс из мокрого полотенца.
Тата спиной к Колыванову моет пол шваброй.
ТАТА. Как я устала… Как мне всё это надоело… Весь этот цирк. Ничего нельзя сделать по-человечески – даже просто развестись, даже просто выпить шампанского…
Колыванов приоткрывает один глаз, с интересом смотрит, как наклоняется Тата, возя шваброй по полу, где разлито шампанское.
ТАТА. Всю жизнь какие-то дешёвые трюки… Мне надо было всё понять про тебя ещё на свадьбе, когда ты сел за руль машины, которую подарил мне папа, и утопил её в речке… Вместе с шарами и куклой на капоте… «Ну, все же живы…» – сказал ты папе, у которого было предынфарктное состояние, – «И шарики так красиво плывут по течению, посмотрите…»
Тата хватает скелет, прячет его в шкаф, закрывает на ключ.
Глаз Колыванова резко закрывается.
Тата берёт швабру, снова моет пол.
ТАТА. Мне надо было понять всё про тебя, когда ты вместо Петьки привёл из детского сада домой какую-то девочку, и поправляя ей бантик, сказал – «А вот и мама, сынок!».
Колыванов опять приоткрывает глаз, следит за телодвижениями Таты.
ТАТА. Мне нужно было бежать от тебя сломя голову, когда ты написал свою первую пьесу, а потом сжёг её на газовой конфорке, устроив пожар в квартире… Когда ты сломал нос моему шефу за то, что он просто подошёл ко мне в ресторане, чтобы поздороваться… Когда ты сказал, что троечники всегда успешнее отличников, намекая на мой красный диплом и свой случайный успех… Когда швырял пачки денег с балкона моей маме и кричал, что это ей на пластического хирурга и на психиатра… Всю жизнь я терплю этот дешёвый цирк… Зачем? Почему?! Ради чего?!
Тата останавливается, опершись на швабру.
ТАТА. Сколько лет я потеряла… Сколько прекрасных, долгих лет я провела рядом с чужим человеком… Убила всю свою молодость непонятно на что…
Колыванов резко садится, полотенце падает, на лбу у него кровоподтёк.
КОЛЫВАНОВ. Это я чужой человек?!
Тата вызывающе молчит.
КОЛЫВАНОВ. Это я – непонятно что?!
Тата молчит.
КОЛЫВАНОВ. (взрывается) Скажи ещё, что я двадцать лет сидел на диване и ничего не делал!
ТАТА. (с вызовом) Ты двадцать лет сидел на диване и ничего не делал!
КОЛЫВАНОВ. А ничего, что меня на тридцать два языка переводят?! И аншлаги по всему миру?!
ТАТА. Ничего. Если бы я сама не отнесла твою пьесу в театр и практически силой не заставила Арсения её прочитать, ты до сих пор жёг бы свои рукописи на кухне!
КОЛЫВАНОВ. Они уже давно в электронном виде!
ТАТА. Я образно выражаюсь! Ты трусливый малоинициативный закомплексованный нарцисс – как бы парадоксально это ни звучало!
КОЛЫВАНОВ. (сбавляет тон) Мне казалось, я держу этот дом на своих руках…
Колыванов трагически воздевает руки, с болью смотрит на дрожащие пальцы.
ТАТА. Кольцо сними, кариатида, неактуально уже.
Колыванов хватает себя за палец, пытается снять кольцо, дёргая и выворачивая палец.
ТАТА. Это я держу дом на своих руках. А ты даже не знаешь, как платить за квартиру.
Колыванов выделывает па в отчаянных попытках сорвать кольцо.
КОЛЫВАНОВ. Зачем за неё платить?! Я купил её! Она моя!
ТАТА. Хорошая шутка. (хватает ноутбук, ставит перед Колывановым) Запиши её срочно!
КОЛЫВАНОВ. (замирает) Оно не снимается…
ТАТА. Господи… Дай сюда.
Колыванов, зажмурившись, протягивает Тате руку, с мученическим лицом отворачивается.
Тата, лизнув палец, легко снимает кольцо, протягивает Колыванову.
ТАТА. Держи.
Колыванов открывает глаза, берёт кольцо, кладёт на стол.
КОЛЫВАНОВ. Ты постоянно меня унижаешь, Тата.
ТАТА. (напевает) Та-та-та-та-та…
КОЛЫВАНОВ. Вот видишь!
Колыванов садится за стол, с трагическим видом набирает в ноутбуке текст, словно играет на пианино что-что чрезвычайно грустное.
Замирает, смотрит на Тату.
КОЛЫВАНОВ. Я хотел девочку.
ТАТА. Что?
КОЛЫВАНОВ. Дочку хотел… Нет, Петьку я очень люблю! Но я дочку ещё хотел – косички, бантики, куколки, бусики… И чтобы говорить ей – моя малышка…
ТАТА. Ты никогда мне об этом не говорил.
КОЛЫВАНОВ. Ну, как же… Я же привёл тогда из садика девочку… вместо Петьки. Это моё подсознание кричало – «Хочу дочку! Хочу ещё одного ребёнка!». (трагически) А ты кричать начала. В полицию зачем-то стала звонить…
ТАТА. Колыванов… Ты совсем чокнулся?! В мои супружеские обязанности, что, входило читать твоё подсознание?!
КОЛЫВАНОВ. Вот! Настоящая женщина прочитала бы! Поняла. Догадалась. Сердцем увидела… А ты – ходячий тестостерон.
ТАТА. (опешив) Кто я?!
Колыванов с наслаждением набирает в ноутбуке слово.
Разворачивает экран с крупными буквами к Тате.
КОЛЫВАНОВ. (мстительно) Читай!
Тата смотрит в экран ноутбука.
ТАТА. (читает) «Тестостерон ходячий». (усмехается) Ладно…
Тата набирает в ноутбуке текст, разворачивает экран к Колыванову.
ТАТА. Читай!
КОЛЫВАНОВ. (читает) «Дурак набитый». И это всё, что ли? (хохочет) Что-то с фантазией у тебя не очень. Детский лепет какой-то, Таточка!
ТАТА. Верни мне деньги за развод, Колыванов. Тысячу долларов. И за разбитую бутылку шампанского – две!
КОЛЫВАНОВ. Да с удовольствием!
Тата хватает сумку.
КОЛЫВАНОВ. (вскакивает) Ты куда?!
ТАТА. Я ухожу.
Уходит.
КОЛЫВАНОВ. Ну, и катись!
Хлопает дверь.
Колыванов хватает телефон, звонит.
КОЛЫВАНОВ. Привет, дорогой. Слушай, а как с моей карты перечислить деньги куда-нибудь… Жене, например, бывшей. Ага… Сейчас посмотрю… (садится за ноутбук) Нет, никогда не платил. Тата всегда платила за всё. Понятия не имею… Куда войти? Сеня, ты помедленнее, не тарахти… Ага, вот, нашёл… Пароль? Да хрен его знает. А, вот, получилось. Сеня… (замирает, сходит с лица) А у меня тут на счету денег нет… Вообще… Ноль рублей, ноль копеек. Это как?! Нет, у меня один счёт. Как – кто пользовался? Только я и Тата. Обалдеть, Сеня… Она, что?! Все деньги мои сняла?! Это как… Не может быть… Я перезвоню, Сеня… Да, и пьесу пришлю, не волнуйся…
Колыванов нажимает отбой, берёт кольцо.
КОЛЫВАНОВ. Дурак набитый…
ЗТМ.
8. ГОСТИНАЯ
В комнату заходит Колыванов.
Он всклоченный, в халате.
Жуёт брикет сухой «быстрой» вермишели.
Говорит по телефону.
КОЛЫВАНОВ. В смысле, ты не можешь это поставить? Как нет финала? Сеня! Там отличный финал! Жена-стерва оставляет мужа-гения без копейки! Он опустошён! Он нищ! Он жрать хочет! Дома нет даже хлеба! Он вынужден продать обручальное кольцо, Сеня, чтобы поужинать в ресторане! Ну, и что, что комедия… А это не смешно разве? Иди к чёрту, Арсений.
Колыванов в сердцах бросает телефон на стол.
КОЛЫВАНОВ. Скучно ему…
Берёт в рот трубку, садится за ноутбук.
Открывает крышку.
Захлопывает.
Снова открывает.
Снова захлопывает.
КОЛЫВАНОВ. (кричит) Кофе! Тата, я хочу кофе! Тата, вернись!
Прислушивается к тишине.
КОЛЫВАНОВ. Всё. Сдох Колыванов.
Открывает ноутбук.
Тупо смотрит в экран.
Захлопывает крышку ноутбука.
Снова открывает.
Звенит звонок.
Колыванов вскакивает, бросается открывать.
Возвращается поникший – с конвертом в руках.
Нервно рвёт конверт, достаёт бумагу, разворачивает.
КОЛЫВАНОВ. (читает) «Настоящим уведомляем, что решение суда о разводе гражданина Колыванова и гражданки Колывановой вступило в законную силу»…
Колыванов рвёт бумагу на мелкие клочья.
Бросает на пол.
С остервенением топчет их ногами.
Стремительно выходит.
ЗТМ.
9. ГОСТИНАЯ
Колыванов стремительно заходит в комнату.
Заносит на плече Тату – в костюме, на каблуках.
Тата связана его поясом от халата.
Колыванов усаживает Тату на стул.
Полный текст пьесы представляется по запросу театрам, заинтересованным в постановке. Email:
FINITA LA COMMEDIA!
Новосибирский Академгородок
19 августа 2021 года
ВНИМАНИЕ! ВСЕ АВТОРСКИЕ ПРАВА НА ПЬЕСУ ЗАЩИЩЕНЫ ЗАКОНАМИ РОССИИ, МЕЖДУНАРОДНЫМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ, И ПРИНАДЛЕЖАТ АВТОРУ. ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЕЕ ИЗДАНИЕ И ПЕРЕИЗДАНИЕ, РАЗМНОЖЕНИЕ, ПУБЛИЧНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ, ПЕРЕВОД НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ, ВНЕСЕНИЕ ИЗМЕНЕНИЙ В ТЕКСТ ПЬЕСЫ ПРИ ПОСТАНОВКЕ БЕЗ ПИСЬМЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА.
ПОСТАНОВКА ПЬЕСЫ ВОЗМОЖНА ТОЛЬКО ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПРЯМОГО ДОГОВОРА МЕЖДУ АВТОРОМ И ТЕАТРОМ.
