ПРОСТОДУШНЫЕ ЛЮДИ
комедия
Медицина лечит тело, искусство врачует душу, а физический труд вообще сделал человека человеком. Но что исцелит одинокие сердца, если при этом они отчаянно нуждаются в деньгах? В неловкой попытке стать альфонсами три потрепанных жизнью неудачника на личном опыте понимают, что деньги не значат ровным счетом ничего. Чудеса делает только любовь.
 |
Действующие лица:
ГЕРМАН, художник |
1. КВАРТИРА ГЕРМАНА
В квартире художественный беспорядок.
Герман в халате стоит перед мольбертом.
Лёгкими мазками рисует кистью на холсте.
У него все признаки творческого человека – небрежность во внешности, рассеянность, лёгкая нервозность в движениях и повадках.
Герман замирает с замахом кисти.
Смотрит на холст, хмурится, отходит на шаг.
Смотрит на холст, слегка наклоняя голову то вправо, то влево.
Звонок в дверь.
Герман вздрагивает.
ГЕРМАН. Ни раньше, ни позже! С чем себя и поздравляю!
Отбрасывает кисть, хватает тряпку.
На ходу вытирая руки, идёт открывать.
ГЕРМАН. Кто?!
ЖОРА. (за дверью, басом) Муж на час! Вызывали?!
Герман распахивает дверь.
ГЕРМАН. Вызывал, конечно. Заходите.
Заходит Жора – здоровый, брутального вида мужик.
На нём рабочий комбинезон с бейджиком.
В руках чемодан с инструментами.
Замирает, глядя на Германа.
ЖОРА. Вы уверены?
ГЕРМАН. (нервно) Абсолютно. Квартира скоро будет непригодна для жизни. Пойдёмте, я покажу вам, э-э-э… (смотрит на бейджик на груди Жоры) Матросов… Георгий…
ЖОРА. Можно просто – Жора.
Герман ведёт Жору к окну.
ГЕРМАН. Покажу вам, Жора, масштабы катастрофы. Во-первых – гардина. Её нужно прибить. Иначе она падает каждый раз, когда я пытаюсь раздвинуть шторы. Или задвинуть. Мне нужен разный свет… (кивает на мольберт) Я художник. Поэтому раздвигаю и задвигаю шторы я очень часто. Имейте это в виду, когда будете прибивать, Жора. Покрепче, вы поняли?
ЖОРА. (усмехается) Сделаем.
ГЕРМАН. Во-вторых…
Ведёт Жору к столу, тычет в него пальцем.
ГЕРМАН. Он шатается. Чем нервирует меня страшно! Вы пробовали когда-нибудь закидывать ноги на шатающийся стол?!
ЖОРА. Нет.
ГЕРМАН. Это ужасно! Как будто земля из-под ног уходит. Меня тошнит! Морская болезнь начинается! Сидишь дома, пьёшь кофе, и вдруг – морская болезнь! Это нормально?!
ЖОРА. (кивает) Согласен, обидно.
ГЕРМАН. Короче, тут тоже – покрепче. А то, боюсь, закрепится рефлекс – пьёшь кофе, стол качается под ногами, мутит… Наверное, уже закрепился! Мутить начинает сразу – от одного вида кофе… Что вы так сморите на меня?!
ЖОРА. Как?
ГЕРМАН. Осуждающе. Ноги я закидывал и буду закидывать! И не собираюсь менять свои, пардон, привычки!
ЖОРА. Да я ничего не имею против. Пардон…
ГЕРМАН. Теперь выключатель.
Подводит Жору к выключателю.
ГЕРМАН. Он то работает, то не работает… Вот, видите…
Щёлкает выключателем – свет исправно включается и выключается.
ГЕРМАН. Ну, не знаю… Без вас – через раз. Сделаете?
ЖОРА. Фигня вопрос. Извините. Конечно, сделаю. Покрепче. Всё, как вы любите…
ГЕРМАН. И последнее. Шкаф.
Подводит Жору к шкафу.
ГЕРМАН. Даже не знаю, как сформулировать…
ЖОРА. (услужливо) Дверца шатается?
ГЕРМАН. Если б всё было так просто… Он, знаете… Раздражает меня.
ЖОРА. Не понял сейчас. Мне что надо сделать?
ГЕРМАН. Не знаю. Вы же мастер! Специалист… Придумайте что-нибудь.
ЖОРА. А! Так его выбросить надо! Это легко.
ГЕРМАН. С ума сошли?! Это бабушкин шкаф! Душа квартиры, гвоздь интерьера! Я молюсь на него! Но он меня раздражает…
ЖОРА. (вздыхает) Понял. Придумаю что-нибудь.
ГЕРМАН. Спасибо. Вы сразу показались мне надёжным человеком. Таким… настоящим… (показывает сжатый кулак) Мужем на час!
ЖОРА. Спасибо. А где можно руки помыть?
ГЕРМАН. Э-э… Хотите, на кухне, хотите – в ванной. А зачем, если не секрет?
ЖОРА. Да чёрт его знает. Вам, вон, бабушка шкаф свой втюхала – гвоздь интерьера. А мне привычку – мыть руки. Выбросить невозможно, но раздражает страшно.
ГЕРМАН. Понимаю. Рефлексия – она такая, к ней с уважением надо… с подходом. Полотенце на стиральной машине лежит. Мыло найдёте - где-нибудь… Оно ускользает, поэтому я его зафиксировать не могу.
ЖОРА. Понял. Спасибо.
Уходит.
Герман берёт кисть, делает несколько лёгких мазков на холсте.
Что он рисует – не видно.
Слышится грохот.
Вскрик Жоры.
Герман прислушивается.
ГЕРМАН. Эй! Как вы там?!
Тишина.
ГЕРМАН. Мастер на все руки! Вы меня слышите?!
Прислушивается.
Тишина.
Герман кладёт кисть, берёт тряпку, с легким раздражением вытирает руки.
ГЕРМАН. Да что ж такое-то…
Уходит.
Через секунду вытаскивает за ноги бездыханного Жору.
Хлопает его по щекам.
ГЕРМАН. Эй, муж на час… Вы живы?
ЖОРА. М-м-м…
С трудом садится, держится за голову.
ЖОРА. Что со мной…
ГЕРМАН. Забыл предупредить, у меня там вода подтекает… То ли из-под стиралки, то ли не знаю откуда… Вы, наверное, поскользнулись и… головой ударились, пардон, об унитаз.
ЖОРА. Точно. Вспомнил… Лечу и думаю – только не это!
ГЕРМАН. Как вы себя чувствуете?
ЖОРА. (вскакивает) Как космонавт! Ох…
Пошатнувшись, хватается за голову.
Еле доходит до дивана.
Ложится.
ЖОРА. Впечатление, что черепушка треснула.
Герман хватает телефон, звонит.
ГЕРМАН. «Скорая»?! Несчастный случай! Муж на час поскользнулся в ванной, упал, черепно-мозговая травма. Адрес? Кирова, восемнадцать, квартира три. Да, первый этаж… Побыстрее, пожалуйста, я дверь открытой оставлю…
Идет к двери, открывает замок.
ЖОРА. Что вы делаете?
ГЕРМАН. Я всё правильно делаю, не дёргайтесь, Жора.
ЖОРА. Вас как зовут?
ГЕРМАН. Герман. А что?
ЖОРА. А то, Герман, что для «Скорой» в вашем исполнении это очень странно звучит – «Муж на час поскользнулся в ванной».
ГЕРМАН. Да бросьте вы, все прекрасно знают, что муж на час – это мужик для забивания гвоздей.
ЖОРА. Ну, не знаю… Мне кажется, тут отдаёт криминалом…
ГЕРМАН. Каким криминалом?
ЖОРА. Таким. (садится, держась за голову) Вдруг это вы решили проломить мне череп?
ГЕРМАН. (потрясённо) Унитазом? Вы серьёзно?!
ЖОРА. Да не важно – чем. Главное – зачем!
ГЕРМАН. И зачем же?!
ЖОРА. Мы поссорились, вы вспылили. И толкнули меня прямо в ванной… Ну, допустим, вам не понравилась цена, которую я назвал за свои услуги.
ГЕРМАН. Ка-акие услуги? (хватается за сердце)
ЖОРА. Так, спокойно… Я пошутил.
ГЕРМАН. Идиот.
ЖОРА. Согласен.
ГЕРМАН. Скотина какая… (держится за сердце, морщится от боли) Больно-то как…
ЖОРА. Чёрт… Таблетки какие-нибудь есть?
ГЕРМАН. Да нет никаких таблеток. Первый раз прихватило.
ЖОРА. А вот не надо кофе литрами пить, задрав ноги на стол! Эстет хренов!
ГЕРМАН. Это говоришь мне ты?!
ЖОРА. Я!
ГЕРМАН. (держится за сердце) Иди клешни свои помой, чистюля, запачкался уже! Набор маникюрный не нужен?
ЖОРА. (хватается за голову) Да пошёл ты… (ложится)
ГЕРМАН. Сам пошёл…
Ложится рядом с Жорой – валетом.
ЖОРА. ( после паузы) Представляешь, если мы так помрём, валетом?
ГЕРМАН. Заткнись…
ЖОРА. Голова жутко кружится.
ГЕРМАН. А у меня как будто кол в груди.
ЖОРА. Вот ничё себе мы друг друга ухайдокали… А главное – никакого криминала. Чисто морально-технически.
ГЕРМАН. Слушай, чего ты заладил со своим криминалом? Опыт был, что ли?
ЖОРА. Восемь лет отсидел. За девушку заступился, а она с перепугу сказала, что это я на неё напал. Нет, честно, не разобралась просто девчонка, пальцем ткнула в меня – вот этот, говорит, хотел, жаждал, как зверь налетел… и цепочку сорвал. Каждую ночь этот палец снится. С розовым маникюром.
ГЕРМАН. Ноги свои отодвинь от меня.
ЖОРА. Носки чистые.
ГЕРМАН. Уголовник!
Жора отодвигает ноги, вздыхает.
ЖОРА. Вот именно. Работу теперь нормальную найти не могу. Только мужем на час… К таким, как ты…
ГЕРМАН. Каким- таким?!
ЖОРА. Безруким.
ГЕРМАН. (задыхается) Да я…
ЖОРА. Знаю, художник.
ГЕРМАН. Я – хороший художник!
ЖОРА. Вижу. С сердцем.
ГЕРМАН. Просто картины теперь никому не нужны, только постеры для интерьера.
ЖОРА. Это понятно. Настоящее искусство только после смерти художника становится востребованным.
ГЕРМАН. Типун тебе на язык, Жора.
ЖОРА. Хочу картину твою посмотреть. (пытается встать) Оценить, так сказать.
ГЕРМАН. Лежи, искусствовед… Ты в курсе, Жора, что если сильно удариться головой об унитаз, то через пару часов может быть инсульт?
ЖОРА. А ты в курсе, Герман, что инфаркт сильно помолодел?
Пауза.
ГЕРМАН. А знаешь, что…
ЖОРА. Что?
ГЕРМАН. А ничего.
ЖОРА. Что, ниже твоего достоинства со мной разговаривать? Осознал вдруг?
ГЕРМАН. Психолог из тебя, как из меня муж на час.
ЖОРА. Тогда что сказать хотел?
ГЕРМАН. Во-первых, что два здоровых мужика не могут лежать на одном диване и ждать врача. Во-вторых – какого чёрта этот врач так долго едет?
ЖОРА. Вот прям мои мысли, Герман! Спасибо, что снизошёл и озвучил.
ГЕРМАН. Ноги убери!
Жора с размаху кладёт ноги Герману на грудь.
ГЕРМАН. Ну, что ещё было от тебя ожидать на интеллигентную просьбу…
Забегает врач «Скорой» в белом халате – Поликарп Олегович.
ПОЛИКАРП. Так! Что тут у нас?
Потрясённо смотрит на фигуру из Германа и Жоры на диване.
ЖОРА. У нас тут – мы…
ПОЛИКАРП. Не совсем понял…
ГЕРМАН. Вы можете наклониться, доктор?
Поликарп отшатывается.
ГЕРМАН. Да не бойтесь вы… Я на бейджике посмотреть хочу – как вас зовут.
Поликарп с опаской наклоняется.
ЖОРА. Поликрап… Кто?! Ось… Что-то в глазах двоится.
ГЕРМАН. (читает) «Осипов Поликарп Олегович… Врач «Скорой помощи»». А фельдшер где?
ПОЛИКАРП. В запое… Простите. Машина проехать не смогла, двор заблокирован какими-то сволочами на лексусах и меринах, я бегом километр пробежал… А тут – такое…
ЖОРА. Да, доктор – тут такое!
ПОЛИКАРП. На что жалуем… ся…
Задыхается, садится на диван рядом с Германом и Жорой.
ПОЛИКАРП. Ох… что-то нехорошо мне…
Ложится поперёк «валета» Германа и Жоры.
ПОЛИКАРП. Что-то зря я бежал так…
Герман и Жора приподнимаются, смотрят на Поликарпа.
ЖОРА. Ну, ничё себе…
ГЕРМАН. Неожиданно… (смотрит на шкаф) Вот всё шкаф этот… Я чувствую, дурь какая-то от него идёт…
ЖОРА. Что делать-то? Снова «Скорую» вызывать? «Скорую» на «Скорую»…
ГЕРМАН. И не забыть про шкаф упомянуть.
ПОЛИКАРП. Не надо… Мне б конфетку…
ЖОРА. Чего?!
ГЕРМАН. Сахар у него упал, тёмный ты человек.
ЖОРА. А! (достаёт из кармана чупа-чупс) Подойдёт?
Поликарп кивает.
Жора разворачивает чупа-чупс, суёт Поликарпу в рот.
ПОЛИКАРП. Спасибо…
ГЕРМАН. Удивительная композиция. Можно, сфотографирую?
Берёт телефон, собирается сделать снимок.
ГЕРМАН. Как постер потом продам… «Чупа-чупс и три калеки».
ПОЛИКАРП. Не надо… Братцы… (отодвигает руку с телефоном от себя) Я трое суток на ногах. Фельдшер запил, я один. А тут ещё эти знойные люди со своей свадьбой въезд перекрыли, из пистолетов в воздух стреляют на радостях… Как я бежал… Как заяц на прицеле. Ещё бы сахар у меня не упал! Какая вкусная конфета, бог ты мой… Я сто лет не валялся в кровати и не ел конфет…
Резко садится с чупа-чупсом, торчащим изо рта.
ПОЛИКАРП. Простите… На что жалуемся?
Пауза.
Поликарп смотрит поочерёдно то на Германа, то на Жору.
Герман держится за сердце, кивает на шкаф.
ГЕРМАН. Очень шкаф беспокоит, доктор… С ним что-то не то.
ЖОРА. А меня унитаз…
ПОЛИКАРП. (кивает) Понятно.
Берёт фонендоскоп, висящий на шее, вынимает изо рта чупа-чупс, вручает его Жоре.
Жора брезгливо держит его двумя пальцами.
ПОЛИКАРП. Халат расстегните.
ГЕРМАН. (распахивает халат) Руки не хотите помыть?
ПОЛИКАРП. (надевает перчатки) Нет.
Прикладывает фонендоскоп к груди Германа.
Слушает, кивает.
ПОЛИКАРП. Понятно, понятно… Вдох… Выдох… Сейчас плёночку снимем, станет ещё понятнее…
Открывает чемодан, достает кардиограф.
ПОЛИКАРП. А, нет, не снимем. Плёночка закончилась, я аптечку не успел пополнить.
Хватается за голову, садится.
ПОЛИКАРП. Господи, да что ж за день-то такой!
Жора протягивает ему чупа-чупс.
ЖОРА. Вы конфетку возьмите, а то за ваш сахар тревожно.
ПОЛИКАРП. (берёт чупа-чупс) Вы же не будете на меня жаловаться?
ГЕРМАН. (не без сарказма) Ну, что вы… Что ж мы, не люди, что ли, Поликарп Олегович. У каждого плёнка для кардиограммы может закончиться. Дело житейское.
ПОЛИКАРП. А вот зря вы иронизируете. Плёнка сейчас в дефиците, требуют экономить, а я… (машет рукой) Впрочем, вы правы. Сам дурак. Собаке кардиограмму сделал, она в обморок на улице грохнулась, хозяйка так рыдала! Мерцательная аритмия у пуделя, представляете? Пришлось укол сделать, очухался, паршивец, хвостом завилял…
ГЕРМАН. Здорово. Повезло пуделю.
ПОЛИКАРП. Простите еще раз. Но у вас точно инфаркта нет, уж поверьте моему опыту. Это лёгкий сердечный приступ, скорее всего на фоне эмоционального потрясения. У вас было эмоциональное потрясение?
ГЕРМАН. Нет.
ЖОРА. Было, доктор. Я ему сказал, что это он меня по башке треснул.
ПОЛИКАРП. А он треснул?
ЖОРА. Нет, конечно, я сам упал. Вы на него посмотрите… Кого он может треснуть?! Комара разве что, и то промажет.
ГЕРМАН. Вы… Ты сейчас у меня получишь…
Поликарп бросается между Германом и Жорой.
ПОЛИКАРП. Господа… Давайте сначала. На что жалуемся?!
ЖОРА. Уже ни на что.
ПОЛИКАРП. Значит, я свободен?
ЖОРА. Бегите обратно, доктор. Только через свадьбу – ползком, я вас умоляю…
Поликарп поспешно собирает чемодан, идёт к двери.
ЖОРА. Чупа-чупс отдайте!
ПОЛИКАРП. (останавливается) Что?
ЖОРА. Сладкого захотелось.
Поликарп достает изо рта чупа-чупс, кладёт его на стол.
Стол слегка шатается.
ПОЛИКАРП. Извините…
Уходит.
Жора открывает свой чемодан, достаёт инструменты.
ЖОРА. Вот такая у нас медицина – «простите-извините»…
ГЕРМАН. А по-моему, вполне… с человеческим лицом. Мне, кстати, гораздо лучше. А вам?
Жора берёт брусок, подставляет под ножку стола.
Подстукивает молотком.
ЖОРА. Нормально. Подумаешь, затылком об унитаз треснулся… Идите сюда, барин, проверьте свой вестибулярный аппарат.
ГЕРМАН. В смысле?
ЖОРА. Ноги на стол, говорю, закиньте!
Герман садится за стол, закидывает ноги.
ЖОРА. Не штормит?
ГЕРМАН. Вроде нет… Отлично… Крепко… Надёжно… Да вы мастер, Жора!
ЖОРА. Как говорил Поликарп – не надо иронии. Что там дальше?
Подходит к выключателю, щёлкает – свет не включается.
Жора достаёт отвёртку.
С артистическим движением дует на неё. Кладет обратно.
Кулаком бьёт по выключателю.
Щёлкает – свет включается.
ЖОРА. Контакт отошёл просто.
ГЕРМАН. Намекаете на мою беспомощность? Хотите меня унизить?
ЖОРА. Боже упаси! Гардина, кстати – настоящая мужская работа. Так что не зря меня вызвали. Стремянка есть?
Герман подносит Жоре стул.
Жора встаёт на стул, возится с гардиной.
ЖОРА. Знаете, я, когда головой об унитаз ударился, перед тем как отключиться, подумал – как неправильно я живу. Как скучно и бессмысленно трачу время, отведённое мне… Сколько его осталось - никто ведь не знает. Вдруг - бац, головой ударился и конец?! И ведь ничего в жизни не успел - даже не любил ни разу по-настоящему. Думал - все у меня впереди, и дом построю, и девчонок рожу - троих, это лучше чем сын, они сами мне потом сыновей нарожают. И не дерево посажу, а сад: лохматый такой, неухоженный немножко, дикий - чтобы зелени больше было и дорожки такие, среди зарослей… и скамейки там… Устал от жизни - сел, задумался, дышишь… Птицы поют, на голову тебе… садятся.
ГЕРМАН. Я думал, самые болтливые люди – это таксисты.
ЖОРА. Да нет. Муж на час тоже поболтать любит. Это входит в наши обязанности.
ГЕРМАН. Вот как?
ЖОРА. Нас же женщины вызывают. В основном. А женщинам главное – что?!
ГЕРМАН. Поручик, молчать!
ЖОРА. Общение, тёмный вы человек. Вот я ей гардину прибил – заодно и душу излил. Она послушала, и сама мне что-нибудь рассказала.
ГЕРМАН. А потом ткнула пальцем с розовым маникюром и сказала – он хотел меня изнасиловать.
ЖОРА. (спрыгивает со стула) Ограбить! Это другая статья, барин. Принимайте работу.
Герман придирчиво дёргает шторы – задвигает и раздвигает их.
ЖОРА. Я, между прочим, от этого никакой моральной травмы не получил, не надейтесь. Женщин люблю, уважаю и… понимаю. Психика у них тонкая. Неустойчивая. За такую и пострадать можно.
ГЕРМАН. Мне сейчас кажется или вы и на мою психику намекаете?
ЖОРА. ( показывает на шкаф) Шкаф…
ГЕРМАН. Что – шкаф?
ЖОРА. Я никогда такого трудного задания не получал… Даже от женщин.
Герман с размаху влепляет Жоре пощёчину.
Трясёт рукой.
ЖОРА. (трёт щёку) В принципе, это входит в оплату. Плюс десять процентов – за возможность меня побить.
ГЕРМАН. Шкаф!
ЖОРА. Что – шкаф?!
ГЕРМАН. Сделайте с ним что-нибудь! Он отравляет мне жизнь.
Жора обходит шкаф.
ЖОРА. Не знаю… Может, его покрасить?
ГЕРМАН. (трясёт рукой) Тупое животное…
ЖОРА. Возможность называть меня плохими словами – ещё плюс десять процентов.
Герман достаёт из шкафа пистолет.
Наводит на Жору.
ЖОРА. Не-не-не… А вот это в прайс не входит. Это – статья. Уголовная, между прочим…
ГЕРМАН. Да он пневматический.
ЖОРА. А вдруг в глаз попадёшь?
ГЕРМАН. Да ты на меня посмотри! Куда я могу попасть?!
ЖОРА. Ладно, давай! Сегодня весёлый день, как сказала моя предыдущая клиентка.
Герман стреляет.
Жора в этот момент пригибается.
В дверь заходит Поликарп, Герман попадает в него.
Поликарп хватается за живот, падает.
ЖОРА. Доктор! Я же просил – ползком!
ГЕРМАН. Это детские пульки…
ПОЛИКАРП. (трет живот) «Скорую» забрал эвакуатор…
ЖОРА. Так разве бывает?
ПОЛИКАРП. (садится на полу) Я тоже не знал. Но у меня нет сил ехать в метро, господа. Просто нет сил!
Герман садится на пол рядом с Поликарпом.
ГЕРМАН. Господа понимают.
ПОЛИКАРП. И потом… Ну, приду я домой. Уставший, голодный. Еле живой… Несчастный. Кто меня пожалеет?!
ЖОРА. Что, совсем некому?
ПОЛИКАРП. Я с этой работой даже кактус завести не могу. Потому что даже кактусу нужно внимание…
ЖОРА. А у меня есть кактус. Искусственный. Ночью он работает как светильник. Удобно.
ГЕРМАН. А я женат на искусстве.
ЖОРА. (вздыхает) Кругом столько людей…( смотрит вдаль, приложив козырьком руку) И все одинокие. Даже страшно…
ГЕРМАН. Да ладно… ( рукой обводит пространство) Сплошные счастливые люди вокруг… Противно смотреть. Не похоже, что они счастливы в одиночестве.
ЖОРА. Они только для вида счастливые. Вот я сегодня был у одной клиентки. Кран чинил. Так она с подругой по телефону трепалась.
ПОЛИКАРП. И о чём же?
ЖОРА. О том, что надоело счастливой казаться… а по ночам в подушку реветь. Всё у неё есть. Бизнес – магазины модной одежды, дом с гаражом и лужайкой, курочки декоративные по этой лужайке бегают, машины – три! Каждое утро мучается, какую выбрать. Комод драгоценностями забит, шмотки – в гардеробной не помещаются… А плед вечером возле камина поправить некому. Просто так. От души. Потому что хочется.
ПОЛИКАРП. А что… Я бы поправил.
ГЕРМАН. И я. От души.
ЖОРА. И вот собралась она на море, на дикий пляж. Поеду, говорит, на недельку, поживу дикарём. Может, встречу своего Робинзона, чтоб не знал он, что я сильная женщина. Может, полюбит он меня такой, какая я есть, в чём мать родила. То есть, без дома, без бизнеса и без лужайки с декоративными курочками.
ГЕРМАН. Трогательная история. (встаёт) Только мне кажется, что наш мальчишник немного затянулся.
ПОЛИКАРП. (вскакивает) Такси! Я же могу поехать домой на такси!
У Поликарпа в планшете брякает сообщение, он его читает.
ПОЛИКАРП. А, нет, у меня вызов. На свадьбу. Это тут, рядом… Преждевременные роды, о, господи…
Убегает.
ЖОРА. Я вам пришлю счёт, живописец. Всего доброго!
Берёт чемодан.
Уходит.
Герман подходит к мольберту.
Задумчиво смотрит на холст.
В раздражении швыряет тряпку для рук в мольберт.
ЗТМ.
2. ПЛЯЖ
Шум моря.
Крики чаек.
Жора, Герман и Поликарп стоят рядом.
Они голые по пояс, в шортах, панамах и тёмных очках.
У Германа в руках мольберт.
У Жоры рюкзак.
У Поликарпа чемодан на колёсиках и ласты.
ЖОРА. (после паузы) А что, вообще, происходит?!
ПОЛИКАРП. У меня – отпуск. Первый раз за… пятнадцать лет.
ГЕРМАН. А у меня творческий кризис. Мозги надо проветрить.
ЖОРА. И оба рванули на дикий пляж, где отдыхает моя клиентка?!
ГЕРМАН. Она же не твоя собственность.
ПОЛИКАРП. Послушайте… У меня клиенток этих… пациенток – пруд пруди. Одиноких. Красивых. Без комплексов. Молодых… и всяких разных…
ЖОРА. И у всех тридцать магазинов модной одежды и дом тысячу квадратов в Рубле…
ПОЛИКАРП. В каком рубле?
ЖОРА. В таком Рубле! Дураком не прикидывайтесь, Поликарп Олегович. У вас глаза умные.
ПОЛИКАРП. Спасибо.
ЖОРА. Не за что. Идите… (показывает направление) В Дубай.
ПОЛИКАРП. Сами туда идите. Мне и здесь хорошо.
ГЕРМАН. А я вообще работать приехал…
Устанавливает мольберт, ставит на него холст, достаёт краски с палитрой.
ГЕРМАН. Мне на ваших клиенток и пациенток плевать.
ЖОРА. Предупреждаю… Кого увижу со своей клиенткой – морду набью.
Поликарп садится, пытается надеть ласты.
ПОЛИКАРП. Рискните. Я, между прочим, гипнозом владею. Будете у меня как змея под дудку плясать. Как вас там – Георгий? Юра? Егор?
ЖОРА. Вы ласты перепутали. На левую ногу правую надеваете…
Поликарп, чертыхнувшись, меняет ласты.
Пыхтит от усилия.
ЖОРА. Интеллигентные вроде люди… А воспользовались конфиденциальной информацией… Хотя… Я сам, конечно, дурак. Так и не научился не доверять людям. Опять не на ту ногу!
Поликарп замирает с ластами в руках.
Герман рисует на холсте, косится на Поликарпа.
ГЕРМАН. Поликарп Олегович, он над вами издевается, все ласты на одну ногу, у них нет правой и левой.
ПОЛИКАРП. Нет, вы серьёзно, что ли?! (вскакивает) Клоун!
Уходит в ластах, ковыляя с трудом.
Герман бросает взгляд вдаль, рисует.
Жора за спиной Германа берёт чемодан Поликарпа, откатывает его в сторону, прячет.
ГЕРМАН. Жора, а как она выглядит?
ЖОРА. Кто?
ГЕРМАН. Твоя курица с золотыми яйцами.
ЖОРА. Так и выглядит – как курица с золотыми яйцами. Губы, грудь, ноги. Глаза с опахалами…
Жора достаёт из рюкзака маленькую палатку, устанавливает.
ГЕРМАН. Как все, значит…
ЖОРА. Вот именно… Иди – найди её среди остальных загорающих. (выглядывает из палатки) Только я знаю, как она выглядит! Так что закатай губу, Айвазовский.
ГЕРМАН. (рисует) Она сама меня найдёт…
Жора вылезает из палатки, подходит к мольберту.
ЖОРА. Думаешь, на твою мазню клюнет?
ГЕРМАН. Думаю – да. Видно же, что я гений.
ЖОРА. Видно, что ты нарцисс. А вот я – гений. (показывает бицепсы) И так гений, и так… (крутится, принимая позы культуриста) Ей мужик нужен, а не вот это вот – трепетное создание.
ГЕРМАН. (замирает) Это я – трепетное создание?!
ЖОРА. Чего только стоит твоя морская болезнь, не говоря уже про загадочный шкаф…
ГЕРМАН. Ты знаешь… Когда-то я был женат. Недолго, недели три…
ЖОРА. Ого! Она попросила тебя прибить на кухне полочку? И ты взял молоток… и по пальцам?! Да по её!
ГЕРМАН. Нет. Она умерла от порока сердца.
ЖОРА. Извини. Как-то это совершенно не в формате наших дурачеств…
ГЕРМАН. Ничего. В жизни всё в кучу – и дурачества и порок сердца. Ей было чуть-чуть девятнадцать.
ЖОРА. Как это – чуть-чуть девятнадцать?
ГЕРМАН. Это значит – вчера ещё восемнадцать.
ЖОРА. Понял.
ГЕРМАН. Она мне сказала, что я стану известным на весь мир художником. И мне можно всё… Капризничать… Быть мнительным, суеверным, вредным… самовлюблённым. Верить в приметы, закидывать ноги на стол. Потому что я очень… очень… очень… талантливый.
Жора смотрит на мольберт Германа.
ГЕРМАН. Настолько талантливый, что вряд ли кто-нибудь купит мои картины при жизни за те деньги, которых они заслуживают.
ЖОРА. Ничего себе – программу она тебе задала… Ты с голоду так помрёшь.
ГЕРМАН. Вот поэтому… Спрячь свои трицепсы, Жора. Глаза с опахалами сами меня найдут. Это мой шанс.
ЖОРА. Солнечный удар не схвати, Герман. Неприятная, скажу тебе, штука. Морская болезнь рядом не стояла. (залезает в палатку) И вообще! Мог бы любить свою покойную жену всю свою жизнь! И хранить ей верность! Вот это вошло бы в историю! А так – пошленькая сказочка получается. Великий художник нашёл себе женщину-кошелёк!
ГЕРМАН. Заткнись. Я ещё ничего не нашёл.
ЖОРА. Ага… Просто закинул удочку.
ГЕРМАН. Это попытка. И довольно ироничная, я бы сказал. Мне казалось, у тебя достаточно чувства юмора, чтобы без пафоса отреагировать на моё появление тут.
ЖОРА. (выглядывает из палатки) Да обхохочешься! Особенно когда доктор рядом. В ластах не на ту ногу… Кстати, где он?
ГЕРМАН. (пожимает плечами) Плавает.
ЖОРА. (вылезает из палатки) Не слишком ли долго?
ГЕРМАН. Дорвался человек. Вот кого-кого, а его можно понять… С утра до вечера – больные сумасшедшие люди… А тут… Море, солнце, песок… И ни одного вызова…
ЖОРА. Пойду-ка я его поищу.
Уходит.
Герман бросает взгляд вдаль.
Рисует.
Звонок телефона.
ГЕРМАН. (отвечает) Слушаю. Да, Герман Одинцов, к вашим услугам. Конечно, продаю. Какая картина вас интересует? (разочарованно) А, постер… В салонах он есть, там и купите. Или вам автограф нужен? Хорошо, распишусь. Когда вернусь, я не в городе. Всего доброго…
Отшвыривает кисть.
В отчаянии хватается за голову.
Возвращается Жора.
Он придерживает Поликарпа, который еле идёт в ластах.
ЖОРА. Представляешь, Герман… Поликарп не дошёл до моря.
ПОЛИКАРП. В ластах невозможно ходить. Я запнулся об корягу и упал. Хотел встать, но не смог. Видимо, ласты действительно не на ту ногу…
Жора усаживает Поликарпа.
Тот трёт ногу.
ПОЛИКАРП. Зато я так хорошо полежал…
ГЕРМАН. Поздравляю. Хорошо полежать не каждому удаётся.
ПОЛИКАРП. А вот не надо иронии. Знаете, как это интересно и познавательно, когда на ногах длинные-предлинные перепонки! Сигнал из мозга идёт только до стопы, а у тебя там ещё… кое-что! И оно не слушается! И существует отдельно от тебя! А тебе нужно этим управлять! Как?! Лежишь и думаешь – вот и в жизни так. Сигнал только до стопы, а остальное как заставить двигаться в нужном направлении?
ГЕРМАН. (Жоре) Может, он головой ударился?
ПОЛИКАРП. Эластичный бинт принесите мне, буквальные вы, неинтересные люди. Он у меня в чемодане.
ЖОРА. (оглядывается) А где чемодан?
ПОЛИКАРП. (вскакивает, оглядывается) Где мой чемодан?!
ГЕРМАН. Поздравляю, его украли.
ПОЛИКАРП. Кто?
ЖОРА. Цыганская свадьба… (изображает выстрел, дует в «ствол») Прихватили на автомате…
ПОЛИКАРП. Это что я теперь… в одних ластах, без денег и документов?
ЖОРА. По-моему, очень романтично.
ГЕРМАН. Не слушайте этого дурака. Пойдёмте, напишем заявление в полицию.
ПОЛИКАРП. Пойдёмте…
Хромая, подходит к Герману.
Герман критически осматривает Поликарпа.
Смотрит на ласты.
ГЕРМАН. Хотя… Наверное, это бесполезно.
ПОЛИКАРП. А вдруг?
ГЕРМАН. Ну, если вы настаиваете… (протягивает ему руку) Держитесь.
Поликарп опирается на Германа.
Уходят.
ЖОРА. (кричит вслед) Дураки! Вам пятнадцать суток дадут! За нарушение общественного порядка!
ГЕРМАН. Заткнись, рецидивист! Док, правда, снимите вы эти неуправляемые мозгом причиндалы.
ПОЛИКАРП. Э-э… Какие?
ГЕРМАН. Ласты, пошляк…
Скрываются из виду.
Жора уходит.
Притаскивает чемодан Поликарпа.
Открывает его.
Из чемодана вываливается череп.
Жора отшатывается.
ЖОРА. Док…
Запихивает череп обратно в чемодан.
Закрывает его.
Испуганно оглядывается по сторонам.
ЖОРА. Док… Это что было?!
ЗТМ.
3. ПЛЯЖ
Чемодан Поликарпа стоит перед палаткой.
На чемодане сверху – череп.
Выходят Герман и Поликарп.
Поликарп в цивильной одежде, в руках держит ласты.
Он оживлённо тараторит.
ПОЛИКАРП. А вы знаете, Герман, почему я не ухожу из «Скорой»?
ГЕРМАН. Откуда же мне знать, Поликарп Олегович…
ПОЛИКАРП. А вы почему не бросаете свои картины, несмотря на то что их никто не покупает?
ГЕРМАН. Да потому что великих художников никто при жизни не покупает.
ПОЛИКАРП. Вот. Значит, вы верите в своё предназначение. И я верю. Нельзя сворачивать со своей траектории. Если тебе задан какой-то путь, ты должен его пройти. А не бегать за… за… лучшей долей, нарезая круги.
ГЕРМАН. Чего же вы тогда сюда прибежали?
ПОЛИКАРП. Я за теплом прибежал! В прямом и переносном смысле. Но я не брошу работу врача, даже если на меня свалятся… тридцать магазинов женской одежды!
ГЕРМАН. Вот и я рисовать не брошу. Буду пухнуть от благополучия, но картины продолжу писать!
ПОЛИКАРП. Как мы с вами похожи… А вот Юра… Георгий… Егор… Он какой-то… не нашего круга. Вы не находите?
ГЕРМАН. Нахожу. Но не надо забывать, коллега, что это мы его подсекли, а не он нас.
ПОЛИКАРП. Коллега?!
ГЕРМАН. Шутка.
ПОЛИКАРП. Да, я чувствую себя неуютно… Но! Что значит – подсекли? Я даже не знаю, как выглядит его протеже с магазинами.
ГЕРМАН. Ой, да ладно… Таких сразу видно, даже если они просто любуются на закат.
ПОЛИКАРП. Серьёзно?
ГЕРМАН. Взгляд! В нём тридцать магазинов, которые уже есть, и десять… которые будут!
ПОЛИКАРП. (замирает, смотрит на чемодан) Мой чемодан!
Герман берёт череп, вертит в руках.
ГЕРМАН. Бедный Жорик…
Из палатки выглядывает Жора.
ЖОРА. Хочу услышать вашу версию, эскулап. (пристально смотрит на Поликарпа)
Поликарп выхватывает череп у Германа.
ПОЛИКАРП. Это – учебное пособие! Купил по случаю для своих студентов. Я в медицинской академии преподаю. Вы знаете, как трудно найти хороший правильный череп?! (суёт череп Жоре под нос) Знаете?!
ЖОРА. (отшатывается) Нет… Не знаю…
ПОЛИКАРП. У него потрясающая детализация и съемная нижняя челюсть. А как точно проработаны венечный, сагиттальный и ламбдовидный швы, Герман, вы, как художник, должны это видеть… Постойте-ка… Жора… Это вы украли мой чемодан? Зачем?
ГЕРМАН. Грабёж – его хобби.
Жора выбирается из палатки.
ЖОРА. Не украл, а отодвинул в тенёк. И забыл!
ПОЛИКАРП. А потом вспомнили и стали рыться в моих вещах.
ЖОРА. Автоматически…
ГЕРМАН. (хлопает его по плечу) Хороший ответ, Жора. Надо запомнить. Подходит на все случаи жизни.
ЖОРА. А что, в полиции выдают одежду?
ПОЛИКАРП. Герман любезно купил мне штаны и майку.
ЖОРА. (трогает майку) Ощущение, что это уже носили…
ПОЛИКАРП. Он купил вещи у отдыхающего. А в качестве оплаты нарисовал ему комплиментарный портрет.
ГЕРМАН. Очень комплиментарный. Просто мне стало страшно ходить с этой бледной поганкой рядом. Он весь пошёл красными пятнами.
ПОЛИКАРП. Я?!
ГЕРМАН. Займитесь своим здоровьем, док. Я не видел, чтобы так краснели на солнце.
ПОЛИКАРП. Это вы так мстите за мою конкурентоспособность. Оба.
ГЕРМАН. Чего-о?!
ЖОРА. Объяснительную бригаду, пожалуйста.
ПОЛИКАРП. Подумайте сами – кого выберет красивая состоятельная женщина? (показывает пальцем на Германа) Инфантила с мольбертом, брутала с сомнительным интеллектом или интеллигентного образованного врача?
ЖОРА. Не туда пальпируете, Поликарп Олегович.
ГЕРМАН. Перст указующий всё перепутал, док. Он у вас тоже не от мозга работает?
ПОЛИКАРП. (прячет палец) Чёрт, так хочется есть!
ЖОРА. Вот! Вы обычное животное с рефлексами, Поликарп Олегович, а никакой не интеллигентный образованный врач. Я там шашлык изобразил, пока вы портреты комплиментарные рисовали. Не изволите откушать?
ПОЛИКАРП. Иди ты знаешь куда?
ЖОРА. (с интересом) Куда?
Поликарп хватает череп и чемодан.
Уходит.
ЖОРА. Ну вот - сам куда-то пошёл… Левой, левой! Раз, два! Сорок лет так ходить будешь! Голодный! И чтоб цыганские свадьбы тебе – на каждом шагу!
Выносит из палатки шашлык на газете, хлеб, термос.
Садится.
Ест.
Герман собирает мольберт.
Собирается уходить.
Косится на жующего Жору.
ГЕРМАН. Приятного аппетита.
ЖОРА. Удачной охоты, Ван Гог.
Герман хватает у Жоры два шампура, термос, убегает.
ЖОРА. Не споткнись, инфантил!
ГЕРМАН. Не подавись, тупица!
ЖОРА. Я брутал! А про сомнительный интеллект – это мы ещё посмотрим! Оставил меня без чая, придурок…
ЗТМ.
4. ПЛЯЖ
Выходит Герман.
Он в тёмных очках.
В руках бинокль.
Оглядывается по сторонам.
Залезает на камень, занимая позицию, с которой хорошо просматривается пляж.
Сдвигает очки.
Смотрит в бинокль – справа налево.
К камню подходит Жора.
У него в руках подзорная труба.
Жора смотрит в неё – слева направо.
В результате Герман наводит бинокль на Жору, Жора трубу – на Германа.
Опускают бинокль и трубу.
ЖОРА. (слегка толкает Германа) Ты что здесь делаешь?
ГЕРМАН. То же, что и ты… Любуюсь природой.
ЖОРА. Ну, и как пейзажи?
ГЕРМАН. Безлюдные. Ощущение, что мы тут единственные… Робинзоны. Твоя клиентка не соврала, что хочет поехать именно сюда в поисках романтических приключений?
ЖОРА. Я тебе морду сейчас набью, Айвазовский.
ГЕРМАН. За что?
ЖОРА. А просто так… Мышцы затекли.
ГЕРМАН. (пожимает плечами) Ну, набей. Чего от тебя ещё ждать. Животное.
Довольно миролюбиво садятся вместе на камень.
Кладут рядом бинокль и подзорную трубу.
ЖОРА. Сам ты животное.
ГЕРМАН. Мы три животных, которые примчались охотиться за чужим одиночеством. Это… ужасно. Правда, мы такие олухи, что нам ничего не светит в этом бессовестном сафари.
ЖОРА. Почему?
ГЕРМАН. Ты на себя посмотри. Простодушный дурак. Чем ты можешь заинтересовать женщину, которая подняла такой бизнес?
ЖОРА. Уж поверь мне! Я найду, чем. Думаешь, твои картины её больше заинтересуют?
ГЕРМАН. Думаю, да. В них есть коммерческий потенциал.
ЖОРА. Ты сам - дурак простодушный! Её деньги давно не интересуют. Ей внимание нужно, человеческое тепло. Горячее сердце рядом.
ГЕРМАН. А вот посмотрим, что ей больше нужно – мои картины или твоё человеческое тепло.
Берёт бинокль, осматривает окрестности.
ЖОРА. (с вызовом) Посмотрим.
ГЕРМАН. Посмотрим!
ЖОРА. Ты даже не знаешь, как она выглядит.
ГЕРМАН. Думаешь, я не смогу отличить богатую женщину от простушки?
ЖОРА. На диком пляже? Думаешь, она тут в бриллиантах и с дорогой сумкой?
ГЕРМАН. (смотрит в бинокль) Думаю, она тут самая скромная и незаметная. Чтоб не дай бог… не клюнули такие как мы, на её деньги и статус.
ЖОРА. (вздыхает) Я её без косметики и сам не узнаю.
ГЕРМАН. Вот видишь, мы на равных. (меняет бинокль на подзорную трубу) Никого нет. Странно…
ЖОРА. (выхватывает трубу) А вдруг она голая?
ГЕРМАН. Думаешь, это железный способ казаться скромной и незаметной?
ЖОРА. Думаю, на диком пляже это вполне уместно. А потом – «ой, вы кто такой… как вы тут оказались?! Отвернитесь немедленно!».
Герман забирает у Жоры трубу.
ГЕРМАН. А я ей – «Ню – это моя тема, мадам!» И попрошу попозировать.
ЖОРА. А я отвернусь! Как приличный человек. Как мужик!
ГЕРМАН. Думаешь, приличные мужики именно так себя и ведут?
ЖОРА. Да-а!
ГЕРМАН. А я думаю, что приличные не называются – «муж на час».
ЖОРА. И всё-таки я тебе врежу.
ГЕРМАН. Да врежь уже, врежь. Поликарп, если что, откачает. Кстати, где он?
ЖОРА. Пытается на костре сварить суп из тушёнки.
ГЕРМАН. Как бы она к нему на запах не прибежала.
ЖОРА. Элеонора? На тушёнку? Смеёшься?
ГЕРМАН. Отлично. Имя у меня уже есть.
ЖОРА. Ты думаешь, я дурак? Я назвал первое пришедшее на ум имя.
ГЕРМАН. Если бы ты так сделал, то сейчас бы об этом не сообщил. Ты бы наслаждался тем, что я проглотил ложную информацию.
ЖОРА. Слушай, почему ты всё время меня унижаешь?
ГЕРМАН. Все художники снобы.
ЖОРА. Все художники – голодранцы.
ГЕРМАН. И поэтому снобы.
ЖОРА. Художником, что ли, стать… А что… Стоишь себе, малюешь. Думаешь, что ты великий… Постеры время от времени продаёшь.
ГЕРМАН. (смотрит в трубу) Есть! Она! Голая!
Жора пытается отобрать у Германа трубу.
ЖОРА. Дай сюда!
ГЕРМАН. (уворачивается) А отвернуться?
ЖОРА. Куда? Дай я посмотрю сначала, а потом отвернусь!
Хватает бинокль, отчаянно настраивает, отбрасывает.
ЖОРА. Там никого нет. Ты опять меня унижаешь…
ГЕРМАН. А зачем ты мне веришь? Я же соперник.
ЖОРА. Дурак потому что, сам же сказал…
ГЕРМАН. Мне кажется, тебе друзья нужны, а не деньги, Жора.
ЖОРА. Ага… Понял. Ты охмуряешь Элеоно… богатую дамочку, и щедро даришь мне свою дружбу. А я должен быть счастлив, что смогу излить тебе душу в любое время суток… И перехватить у тебя денег, когда прижмёт.
ГЕРМАН. Без отдачи!
ЖОРА. Спасибо!!!… Нет, я всё-таки тебе врежу!
ГЕРМАН. Тюфяк. Давно бы уже врезал и успокоился.
ЖОРА. Чёрт… Это всё море… Белый шум. Он успокаивает, лишает воли, подавляет агрессию. А так бы я давно уже тебе врезал.
Герман меняет трубу на бинокль.
ГЕРМАН. Ты прав. Я тоже почему-то смотрю на тебя с симпатией.
ЖОРА. Может, тебе тоже нужен друг, а не деньги?
ГЕРМАН. Не сбивай меня с курса, Жора. (смотрит в бинокль) Хотя… сбивай. Так противно искать источник существования с биноклем в руках. Сам себя ненавижу. Сам себе сейчас врежу…
ЖОРА. Давай, я всё-таки помогу… (плюёт на кулак) По-дружески…
ГЕРМАН. (отшатывается) Эй… эй-эй!
Убегает.
Жора бежит за ним.
ЖОРА. Стой! Дружище! Куда же ты! Я не больно!
ГЕРМАН. Ты сломаешь мне нос!
Уворачивается, бежит обратно.
Жора разворачивается, бежит за ним.
ЖОРА. А ты знаешь, как нравится женщинам перебитая переносица?! А то ты уж совсем нежный какой-то… Лицо кремом мажешь?!
Герман резко останавливается.
С размаху бьёт Жоре в нос.
Жора падает.
Герман трясёт рукой, склоняется над Жорой.
ЖОРА. Скотина. Я бы тебя никогда не ударил.
Садится.
Герман садится рядом, протягивает Жоре платок.
Жора вытирает разбитый нос.
ГЕРМАН. Про крем было лишнее.
ЖОРА. Мажешь, значит…
Герман шутливо замахивается.
Жора отшатывается. Принюхивается.
ЖОРА. Чувствуешь?
ГЕРМАН. Что?
ЖОРА. Тушёнкой пахнет.
ГЕРМАН. Думаешь, Поликарп уже приманил Элеонору на условный рефлекс?
ЖОРА. Думаю, нам надо поторопиться.
Встают.
Уходят.
ЗТМ.
5. ПЛЯЖ
Прошла неделя.
Жора идёт по пляжу с палкой.
Шарит палкой в песке, что-то находит, кладёт в карман.
Навстречу ему идёт Герман, тоже с палкой.
Палка у него более усовершенствованная – с сеткой на конце.
Герман шарит палкой в песке, что-то находит, кладёт в карман.
Сталкиваются у палатки.
ЖОРА. Вообще-то, это моя территория.
ГЕРМАН. Тут нет твоей территории. Кто первый найдёт, того и тапки.
ЖОРА. И как улов?
ГЕРМАН. (вздыхает) Два кольца серебряных, заколка для волос, собачья какашка и монета пять копеек пятьдесят третьего года.
ЖОРА. А у меня зажигалка, детский бантик и куча окурков. (показывает) А ведь говорили, что тысяч сто в день тут гребут. Золотые кольца, браслеты, цепочки в палец толщиной…
ГЕРМАН. Ага. Телефоны! Планшеты! Наушники на худой конец.
Садятся рядом у палатки.
ГЕРМАН. А вообще… Какого чёрта!
ЖОРА. Мысли мои читаешь, Ван Гог.
ГЕРМАН. И ночами стало так холодно…
ЖОРА. Надо валить отсюда.
ГЕРМАН. Страшно. Куда?! Зачем?!… У меня для постеров стали просить автографы. Представляешь? Для постеров! По мне так лучше ковыряться в песке.
ЖОРА. А у меня вообще контору закрыли. Муж на час стал никому не нужен. Все в крайнем случае зовут соседа. Сосед с молотком оказался самым страшным моим конкурентом, представляешь.
Герман ложится, раскинув руки.
ГЕРМАН. Вот так пахнет свобода. Мокрым песком. Дохлой рыбой. Прогоревшим костром. Бесперспективой. И каким-то чужим мерзким парфюмом.
ЖОРА. Не ной. Без тебя тошно.
ГЕРМАН. Я, знаешь, что придумал – квартиру продать.
ЖОРА. Да?
ГЕРМАН. А что, куплю поменьше, а на разницу буду жить.
ЖОРА. Полгода? Год?
ГЕРМАН. Месяц. Зато красиво.
ЖОРА. Возьми меня шофёром к себе. Или садовником. Нет, швейцаром. Точно, твоему шкафу нужен швейцар в ливрее. Ты же его не продашь вместе с квартирой? Я буду стоять гордо, красиво, навытяжку, и каждый раз, открывая дверь, кланяться тебе низко, за совсем небольшую зарплату.
ГЕРМАН. Дурак.
ЖОРА. Ты прекрасно знаешь, что я умный.
ГЕРМАН. Всё равно дурак. Мог бы из своей тюрьмы притащить совсем другое знание жизни. Цинизм, например.
ЖОРА. Так я им вовсю пользуюсь! Но неудачно. Простодушно как-то. Вот про клиентку свою одинокую рассказал вам зачем-то… Потому что хочется человеческого общения, понимания… Бескорыстного, просто так. Потому что ты такой же человек как и другие – две руки, две ноги, голова, губы, ресницы… И помрёшь, может, завтра, так и не став счастливым.
ГЕРМАН. Простодушный ты человек, вот правда! Уголовник. Муж на час. Охотник на богатых невест. Чудовище. Дикое бездомное животное. У меня хоть квартира есть, а ты что будешь делать, когда вернёшься?
ЖОРА. А я девушку хочу найти. Которая меня посадила. Купить ей цветы, мороженое и признаться, что она всё перепутала и зря меня посадила.
ГЕРМАН. Отличный план. Романтический. Но жутко бесперспективный. Тебе от этого не станет жить проще.
ЖОРА. Станет. У человека, который доказал свою невиновность – взгляд другой. Он уверенный. Я знаешь кем работать хочу? Промышленным альпинистом. На город с высоты смотреть. Большой плакат на тридцать восьмом этаже хочу растянуть – «Любите и будьте любимы!». Но меня не возьмут на эту работу, пока та девушка не поймёт, что я невиновен.
ГЕРМАН. Наивный.
ЖОРА. Всё наладится у меня. Надо только её найти.
ГЕРМАН. ( с иронией) Ладно, верю. У меня всё тоже наладится – вот только картину кто-нибудь купит за нормальные деньги. И я сразу стану легким, счастливым, буду твердо стоять на ногах и верить в будущее!
ЖОРА. Хочешь сказать, что мы сейчас сказки рассказываем?
ГЕРМАН. Хочу сказать, что над нами даже чайки смеются. Слышишь?
ЖОРА. Громкость прибавь.
ГЕРМАН. Сам пульт от этих крикливых зараз ищи!
Из палатки высовывается Поликарп.
ПОЛИКАРП. Да сколько можно трындеть?! И трещат, и трещат… И трещат, и трещат… Элеонорочка спит!
Герман и Жора потрясённо смотрят на Поликарпа.
ЖОРА. Кто спит?
ПОЛИКАРП. (смущённо) Элеонорочка.
ГЕРМАН. Тридцать магазинов?!
ПОЛИКАРП. (смущённо) Уже тридцать три…
ЖОРА. Элеонора Щедрова, Рублёвское шоссе девять, течёт кран в ванной и жалюзи заедают… Да я тебя сейчас придушу, докторишка поганый…
Жора бросается на Поликарпа, выволакивает из палатки, валит на землю.
ГЕРМАН. Брейк!
Поликарп и Жора замирают.
ПОЛИКАРП. Прошу вас, тише! Я дал ей снотворное… У человека проблемы со сном, гипертония, артроз, диабет и ещё аутоимунное заболевание, такое – что не дай бог…
ЖОРА. О, господи, сколько ей лет?
ПОЛИКАРП. Неважно.
ЖОРА. Мне тоже не важно!
ГЕРМАН. Но ведь ты говорил – красивая!
ПОЛИКАРП. Прекрасная!
ГЕРМАН. Грудь, губы, ноги, ресницы?
ПОЛИКАРП. Грудь, губы, ресницы, всё есть. Я вас умоляю – потише! Сегодня последний день отдыха… Завтра мы улетаем.
ЖОРА. Мы?!
ПОЛИКАРП. Мы. Извините, Егор-Георгий-Юра… Извините, простите… Так получилось.
Жора начинает собирать палатку, Поликарп хватает его за руку.
ПОЛИКАРП. Что ты делаешь?!
ЖОРА. Это моя палатка…
ПОЛИКАРП. Я тебе заплачу! Прекрати немедленно!
ЖОРА. Заплатит он! Миллион!
ПОЛИКАРП. Хорошо! Миллион! Только тише! Пожалуйста!
ЖОРА. (Герману) Ты смотри, как он уже деньгами разбрасывается! Что, студенты взятки щедро дают?! Или на Скорой зарплаты повысили? Альфонс с черепом!
ГЕРМАН. Жора, умей проигрывать, не бузи.
ЖОРА. Убью всех…
ГЕРМАН. (берёт его под руку) Пусть человек поспит, зачем ей палаткой по башке, Жора… Давай поедем домой… Поездом, зайцем… на перекладных… как-нибудь… Я квартиру продам, найму тебя швейцаром к своему шкафу… будешь в ливрее стоять и дверь открывать! Только дай поспать женщине, это так важно…
Уводит Жору.
Жора в отчаянии.
Поликарп нежно и трепетно восстанавливает палатку.
ПОЛИКАРП. Тихо, тихо, моя дорогая… Всё хорошо… Немного ветер подул, это же море… Чайки… Сейчас они перестанут кричать, я их уговорю…
Грозит кулаком в небо.
ПОЛИКАРП. Тишина, я сказал! Тихо!
Чайки замолкают.
ЗТМ.
6. ПЛЯЖ
Поликарп сидит возле палатки.
Мимо идёт Жора с рюкзаком.
Поликарп виновато на него смотрит.
ЖОРА. Палатку можешь оставить себе… Бесплатно.
ПОЛИКАРП. Спасибо.
За Жорой идёт Герман – с чемоданом и мольбертом.
Отдаёт Поликарпу монету.
ГЕРМАН. Вот, возьми на счастье… Пять копеек пятьдесят третьего года выпуска…
ПОЛИКАРП. (берёт монету) Спасибо.
Жора и Герман уходят.
Поликарп вскакивает.
ПОЛИКАРП. Это произошло совершенно случайно! Я не хотел! Вернее, хотел, но не так, чтобы сразу… Вот так, без разговоров и без прелюдий… Бах – в спальный мешок, и в бесконечность…
В отчаянии заламывает руки.
Жора и Герман останавливаются.
ЖОРА. Ух ты, как интересно… Как интригующе! (подходит к Поликарпу) Продолжайте, Альфонс Альфонсыч… Я весь внимание.
ГЕРМАН. И я… (подходит к Поликарпу с другой стороны)
ПОЛИКАРП. (растерянно) Вы на самолёт опоздаете.
ЖОРА. А мы на поезде. Зайцем. Так что давайте с подробностями, да с пикантными. Чтоб было о чём поплакать под стук колёс.
Требовательно кладёт руку на плечо Поликарпу.
ПОЛИКАРП. Я просто извинился. От всей души!
ГЕРМАН. Нет, ты не просто извинился! Ты рану разбередил. Душевную.
Кладёт руку Поликарпу на другое плечо.
ЖОРА. И не только.
Оба сильно сжимают плечи Поликарпу с двух сторон.
ЖОРА И ГЕРМАН. (в один голос) Ну?!
ПОЛИКАРП. (потерянно) Ну, что – ну? Не ну, а ну-и-ну… и ну… ну…
ГЕРМАН. Не уходите от темы, доктор.
ЖОРА. Не юлите, проще говоря.
Поликарп расправляет плечи, стряхивает с себя руки Жоры и Германа.
ПОЛИКАРП. Был вечер. Закат. Солнце падало за горизонт и озаряло его красным тревожным светом. Такой закат к ненастной погоде по народным приметам…
ЖОРА. Я сейчас убью его.
ГЕРМАН. Подожди, дай разогреться человеку…
ПОЛИКАРП. Спасибо. Так вот. Был закат… И вот… Идёт она! Но я же не знал, что это она. Откуда я знал, как она выглядит. Просто идёт и идёт – песок между пальцами…
ЖОРА. Не понял сейчас…
ПОЛИКАРП. Ну, она же босиком же… И песок между пальцами… Я ещё подумал – хорошо, что не галька.
ГЕРМАН. У тебя и Галька ещё на примете была?
ПОЛИКАРП. (нервно) Так, всё… Хватит дурака из меня делать. Я иду, она идёт. Закат. Море. Тут налетает толпа молодёжи с мячом. Здоровые лбы. И начинают этот мяч пинать. Он летает как реактивная ракета. Я ещё подумал – надо уходить с траектории. Успеть бы, пока не прибили. И тут ей мяч прямо в живот. Ну, или чуть выше. В сердце. Она падает. Как подкошенная. И не дышит. Остановка сердца. Такое бывает – от резкого удара. Понятное дело – помощи никакой. Молодёжь вся разбежалась сразу.
ЖОРА. Надо же… Прям по специальности ситуация. И?!
ПОЛИКАРП. И я её завёл. С полпинка!
Пауза.
ПОЛИКАРП. Вы не подумайте… Я бы любую завёл на её месте… Любую! Там главное – скорость. Чтобы мозг без кислорода не оставался.
ГЕРМАН. Мы понимаем.
ЖОРА. А дальше?
ПОЛИКАРП. А дальше – она открыла глаза и улыбнулась. И сказала – «кажется, я не зря сюда приехала».
ЖОРА. Как честный человек, ты должен был сказать, что охотишься за богатыми дамочками.
ПОЛИКАРП. Бесполезно. Её уже было не остановить. И меня. Мы обнялись и просидели на берегу до ночи. Молча. Ничего не было. Мы просто сидели и молчали.
ЖОРА. (зло) Надеюсь, ты был в ластах, док.
ГЕРМАН. Да, и она подумала, что ты Ихтиандр.
ПОЛИКАРП. А потом Элеонора сказала, что её зовут Элеонора…
ГЕРМАН. Ты потрясающий рассказчик, док.
ЖОРА. За душу берёт, особенно на повторах…
ПОЛИКАРП. …и она знает, что её деньги и бизнес гораздо привлекательнее, чем она сама.
ЖОРА. И вот тут, док, ты, как честный человек, должен был признаться.
ПОЛИКАРП. Я ей сказал, что всё, чего человек достигает – это его энергия, а значит, это он сам. Всё, к чему прилагается хоть капля усилий, становится твоей кровью, твоим дыханием, твоими мыслями, твоей плотью…
ЖОРА. Альфонс обыкновенный из семейства «красноречивый». Фи, Поликарп Олегович.
ГЕРМАН. А мои картины…
ПОЛИКАРП. Да, это ты сам, Герман. И они стоят бешеных денег, потому что ты в это веришь.
ЖОРА. А у меня…. Только трофеи.
Достаёт из кармана зажигалку и заколку.
ПОЛИКАРП. И это ты сам! Вместе со своим желанием что-то делать, что-то предпринимать, идти вперёд и не стоять на месте, рыть землю, так сказать, носом…
ЖОРА. А вы прицепом, значит, Поликарп Олегович… Сливки за мной собирать.
ПОЛИКАРП. Извините, Элеонора, кажется, проснулась.
Бросается в палатку, из неё торчат его ноги.
Жора пинает Поликарпа по ногам.
ЖОРА. Бессовестный вы человек, доктор. Паразит на теле здорового организма.
ПОЛИКАРП. (в палатке) Элеонорочка, я должен тебе кое в чем признаться… Я приехал сюда не то чтобы случайно…
Шёпот.
Звук жёсткой пощёчины.
Вскрик Поликарпа.
ЖОРА. Пошли быстрее. Слышу – рука тяжёлая.
Герман и Жора быстро уходят.
ЗТМ.
7. УЛИЦА
Выходит Жора.
Он в каске и страховке.
Надевает на себя альпинистский пояс.
Смотрит вверх.
Достаёт телефон.
ЖОРА. Какой этаж? Понял. Блестеть будет как новенький! Птицы ослепнут, облака как в зеркало будут смотреться!
Уходит.
Выглядывает.
Подмигивает.
Скрывается.
ЗТМ.
8. КВАРТИРА ГЕРМАНА
Герман стоит перед мольбертом.
Рисует.
Отходит на шаг, смотрит.
Подходит, снова рисует.
Звонок в дверь.
ГЕРМАН. Ни раньше, ни позже…
Идёт открывать.
Заходит Жора в снаряжении альпиниста.
ЖОРА. Господи… Унылая нора… Ты всё ещё не продал её?
ГЕРМАН. Нет. Как говорил нам один общий знакомый - тут моя энергия. А это плоть, кровь и что-то там ещё.
ЖОРА. Он дурак. (машет рукой) Не будем о грустном. Чего вызывал?
Герман показывает на стол.
ГЕРМАН. Да вот…
ЖОРА. Снова качается?
ГЕРМАН. Нет. Стоит, сволочь, как вкопанный. Никакой жизни в нём нет. Никакой изюминки. Никакого куража и кайфа! Сажусь, ноги забрасываю, беру кофе… И чувствую – не хочу. Ничего не хочу. Пульс у стола пропал, понимаешь?
ЖОРА. (кивает) Понимаю.
Подходит к столу.
Вынимает из-под ножки брусок.
ЖОРА. Попробуй, так нормально?
Герман подходит, садится за стол.
Закидывает на стол ноги.
Стол качается.
ГЕРМАН. О-о… Другое дело! И кофе хочется, и жить, и думать, и любить…
ЖОРА. (показывает брусок) А сам почему не вытащил?
ГЕРМАН. Сам… Сам! А как бы я тебя увидел, Егор, Георгий, Юрий…
ЖОРА. То есть, просто на чай не судьба позвать.
ГЕРМАН. Да нафиг ты мне нужен просто на чай…
Уходит.
Возвращается с чайником.
Ставит чайник на стол.
ГЕРМАН. Руки помыть не хочешь?
ЖОРА. Спасибо, у меня перчатки.
ГЕРМАН. Рассказывай…
Жора сияет, показывает снаряжение альпиниста.
ЖОРА. А ты сам не видишь?
ГЕРМАН. Вижу. Ты моешь окна на высоте птичьего полёта?
ЖОРА. Дурак ты.
ГЕРМАН. У тебя все дураки.
ЖОРА. Она сама меня нашла.
ГЕРМАН. Кто?
ЖОРА. Девушка с розовым маникюром! Сказала, что всё время мучилась от мысли, что могла ошибиться, и это не я сорвал с неё цепочку!
ГЕРМАН. Ну… Судимость это с тебя не снимет.
ЖОРА. Плевать! Главное, розовый маникюр понял, что я не виновен! И я теперь могу работать на высоте. Потому что уверен в себе! Потому что никто больше не думает, что я грабитель!
ГЕРМАН. (смеётся) Дурак.
ЖОРА. Ты не представляешь, сколько мне платят за одно окно на тридцатом этаже. Ставка как у народного артиста за смену в кино!
У Жоры звонит телефон.
ЖОРА. Алло… Да, это я! Какой этаж? Ой, Наташа?!
Прикрывает трубку, отходит в сторону, что-то тихо говорит, меняется в лице.
Герман подходит к мольберту, рисует.
Подходит Жора.
Он растерян.
ЖОРА. Это она…
ГЕРМАН. Я понял.
ЖОРА. Понял, понял… Откуда ты понял?!
ГЕРМАН. По твоему лицу. По голосу… По тому, как ты отошёл в сторону. По всему.
ЖОРА. Тогда скажи… откуда она узнала о моей мечте стать промышленным альпинистом?
ГЕРМАН. Как откуда… Не знаю! Я здесь при чём?
ЖОРА. А при том! (хватает Германа за грудки) А при том, что об этом знал только ты! Я никому об этом не говорил! Только тебе!
ГЕРМАН. Отпусти! Да, я нашёл Наташу! И сказал, что она посадила невиновного человека…
ЖОРА. (хватается за голову) Что ты наделал…
ГЕРМАН. Но для тебя же это было очень важно!
ЖОРА. Важно было, чтобы она это сделала сама! Сама! А не по твоей жалостливой указке! Я опять не смогу работать! Я опять не смогу жить… Я опять ничего не смогу…
ГЕРМАН. (отряхивает халат) Ну, знаешь…Это какой-то идиотизм. Сделал доброе дело, называется. Может, ты мне ещё морду набьёшь?
ЖОРА. А это идея… (подходит к Герману) Прекрасная идея, Герман, вмазать по твоей самовлюблённой морде. Что предпочитаешь в это время суток? Хук правой или апперкот левой?!
У Германа в телефоне брякает сообщение.
ГЕРМАН. Минуточку… (читает сообщение) Минуточку… (смотрит на картину) Минуточку… Этого не может быть… Минуточку!
ЖОРА. (разминает руки) Вас это не спасёт, Герман – вот это загадочное «минуточку». Я всё равно врежу. И слева и справа.
ГЕРМАН. У меня покупают картину!
ЖОРА. Не может быть…
ГЕРМАН. Да… Вот… (показывает сообщение) И не одну…
ЖОРА. (смотрит в телефон) Что? Тридцать картин?!
ГЕРМАН. Да… Тридцать три… Этого не может быть, правда?
ЖОРА. Что-то мне эти цифры напоминают…
ГЕРМАН. (хватается за голову) Скотина… Вот же скотина…
ЖОРА. Кто?
ГЕРМАН. Я не знаю кто! Тот, кто меня пожалел… Тот, кто тридцать три раза меня пожалел! (хватает телефон, звонит) «Скорая»! Вы… Вы Поликарпу этому своему передайте… Передайте, что это запрещенный прием! Как мячом под дых! Передайте, что в его подачках я не нуж… (хватается за сердце)
Заходит Поликарп с чемоданчиком.
ПОЛИКАРП. Слава богу, успел!
Быстро достаёт шприц.
ПОЛИКАРП. Опять эмоциональное потрясение… И спазм! Я так и подумал, поэтому мчался как бешеный! С сиреной!
Делает Герману укол.
ГЕРМАН. (тяжело дышит) Неужели вы все еще работаете на «Скорой», док?…
ПОЛИКАРП. А что вас так удивляет?
ГЕРМАН. Могли бы дома сидеть… В потолок плевать… Плед поправлять любимой.
ПОЛИКАРП. Так я и плюю. И поправляю! Одно другому не мешает, друг мой! «Скорая», я имею в виду, совершенно не мешает мне вести образ жизни праздного, счастливого человека.
ГЕРМАН. Деньги делают чудеса…
ПОЛИКАРП. Это любовь делает чудеса. До таких лет дожили, а самого главного так и не поняли.
ГЕРМАН. Самое главное, дорогой Поликарп, можно понять только на очень сытый желудок. Вот когда хотеть уже совершенно нечего, тогда мысли про любовь лезут.
ЖОРА. (задумчиво) А я вот про любовь часто думаю… Даже когда голодный.
ГЕРМАН. Это потому что у тебя организм крепкий. Примитивный, я бы сказал – две поперечины, одна вертикаль и котелок сверху.
ЖОРА. Поликарп Олегович, а когда это тонкое устройство уже можно будет бить?!
ПОЛИКАРП. (Герману) Как самочувствие?
ГЕРМАН. Хорошо-о-о-о… доктор, а что это было?!
ПОЛИКАРП. Вы все равно не достанете!
ГЕРМАН. А вы мне рецепт…
ПОЛИКАРП. Надо бы вам влюбиться, батенька. И покрепче. Так, чтобы за ушами трещало…
ГЕРМАН. Я уже старый для этого. Я так не смогу.
ПОЛИКАРП. Сможете! Сможете… Я же смог! И он смог! И вы сможете! И все смогут. Все! Главное – захотеть. Слушайте, а почему у вас шкаф не по феншую стоит?!
У Жоры звонит телефон.
ЖОРА. Наташа… Наташа… (после паузы) Я не обиделся, я задумался… Ты ведь не сама поняла, что я невиновен? Ну, вот, видишь – не сама… Как это – какая разница? По подсказке – это нечестно, это как-то не греет душу…
ПОЛИКАРП. Юра, Георгий, Егор… Помогите подвинуть. (подходит к шкафу) Вон туда, ближе к окну. Мне Элеонора феншуй, знаете, на завтрак, обед и ужин дает! Я теперь спец! С полувзгляда вижу, когда вещи на психику давят! Аккуратненько! На меня! Левее! Правее!
Жора бросается помогать Поликарпу, прижав телефон к уху плечом.
ЖОРА. Нет, ну, как так – неважно… А вдруг Герман соврал? А вдруг это я дергал вас за цепочку?!
Двигают шкаф.
Герман пытается им помочь.
ПОЛИКАРП. (Герману) Уйдите, калека!
ГЕРМАН. Коллега?!
ПОЛИКАРП. О, господи! У вас сердечные приступы как горох сыплются, а вы туда же – шкафы двигать… Идите, живописуйте!
ГЕРМАН. И все-таки, я не очень верю в вашу любовь, док. Больше попахивает тухлым расчетом.
ПОЛИКАРП. А вы не думайте об этом, больной! У вас сердце слабое, вам волноваться нельзя.
ГЕРМАН. Как я могу не думать об этом, если вы заставили Элеонору скупить всю мою живопись? Идите к черту со своей… благотворительностью! Идите… на цыганскую свадьбу! Или чья там она… Я не нуждаюсь в подачках!
ПОЛИКАРП. (пыхтит, двигает шкаф) Вы же понимаете, больной, что заставить женщину тридцать три раза это нереально. А уж Элеонору… Поверьте мне, у нее не голова, а датчик настроенный на перспективы и успех. Усики такие, они улавливают вибрации, которые сулят…. сулят…
ЖОРА. ( двигает, прижав плечом телефон к уху) А вдруг ты во мне ошиблась, Наташ?! А вдруг… вдруг я… все-таки плохой человек!
ПОЛИКАРП. Сулят… В обещем, которые сулят. Слушайте, я не могу одновременно двигать шкаф и рассказывать какой вы гений, Герман! Меня этому в медицинском не учили!
ГЕРМАН. Не надорвитесь!
ПОЛИКАРП. У вас вон нотки какие в голосе появились….
ГЕРМАН. Какие?
ПОЛИКАРП. Как будто вы пуп земли.
ГЕРМАН. ( приосанившись) Вы сами говорите, что заставить женшину тридцать три раза очароваться моими картинами невозможно…
ПОЛИКАРП. Вот и сказали бы просто - спасибо, что я ее с вашим творчеством познакомил! И не путались бы тут под ногами как собачонка мелкой породы…
ГЕРМАН. Ну знаете…
ПОЛИКАРП. Знаю! Что иногда просто надо передвинуть шкаф и все наладится.
ГЕРМАН. Вынужден с вами согласиться, док.
Жора с Поликарпом подвигают шкаф к окну.
На них сверху с грохотом падает гардина.
ГЕРМАН. Вот! Теперь он меня больше не беспокоит…
ПОЛИКАРП. Меня тоже…
ЖОРА. Я тоже всё время о тебе думал, Наташа… Выгляни в окно, пожалуйста! Люди! Все! Выгляните в окно! Смотрите!!!
Высоко над ними появляется плакат «Любите и будьте любимы!»
ЗАНАВЕС
FINITA LA COMMEDIA!
Медвежий угол,
ноябрь 2023 года
ВНИМАНИЕ! ВСЕ АВТОРСКИЕ ПРАВА НА ПЬЕСУ ЗАЩИЩЕНЫ ЗАКОНАМИ РОССИИ, МЕЖДУНАРОДНЫМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ, И ПРИНАДЛЕЖАТ АВТОРУ. ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЕЕ ИЗДАНИЕ И ПЕРЕИЗДАНИЕ, РАЗМНОЖЕНИЕ, ПУБЛИЧНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ, ПЕРЕВОД НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ, ВНЕСЕНИЕ ИЗМЕНЕНИЙ В ТЕКСТ ПЬЕСЫ ПРИ ПОСТАНОВКЕ БЕЗ ПИСЬМЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА.
ПОСТАНОВКА ПЬЕСЫ ВОЗМОЖНА ТОЛЬКО ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПРЯМОГО ДОГОВОРА МЕЖДУ АВТОРОМ И ТЕАТРОМ.
