РУБЛЁВСКОЕ ТАНГО
Комедия в двух действиях и шести сценах.
Тяжелый день известного антиквара Виктора Сергеевича начался с пренеприятнейшего известия - жить ему осталось всего 72 часа. Казалось бы, жизнь кончена, и нет ничего важнее, чем выбор фотографии на надгробный памятник. Но мы никогда не задумываемся, какие удивительные вещи происходят в нашей жизни из-за ошибок, недопонимания и недоговоренностей. И оказывается, что даже последние 72 часа могут стать самым ярким событием в жизни и подарить надежду на большое и светлое будущее.
 |
Действующие лица: ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ, семьдесят лет, миллионер с Рублевки. ЯНИНА, двадцать один год, двоюродная племянница Виктора Сергеевича. ДОКТОР, сорок два года, личный врач Виктора Сергеевича. РУФИНА, горничная неопределенного возраста. |
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
ГОЛОС ВИКТОРА СЕРГЕЕВИЧА ЗА ЗАНАВЕСОМ. Алло, это «Нирвана»? Да, я хотел заказать девушку. Нет, почему на час? На два, или три, как получится… Сколько?!! Это безумно дорого. У вас что, девушки какие-то особенные? Ах, да… Я помню куда звоню, в «Нирвану». Ладно, давайте блондинку с грудью, с ногами, с чувством юмора и знанием французского языка. Нет, я не оборзел. За такие огромные деньги я могу потребовать такую малость, как знание французского языка?! Ну вот видите, значит, могу… Когда ожидать исполнение заказа? Хорошо, через полчаса меня устроит.
Играет танго.
Занавес открывается.
Роскошная гостиная с антикварной мебелью: стол, стулья, диван, резная тумбочка возле дивана, напольные старинные часы, картины на стенах, огромное зеркало в бронзовой раме. На полу – медвежья шкура с оскалившейся мордой.
Виктор Сергеевич в роскошном халате лежит на диване, с бокалом вина в руке.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (прихлёбывая вино) Старый дурак! Захотелось перед смертью разврата… Сейчас припрётся прости господи за двести долларов в час, разденется, ляжет, а я?! Господи, что я буду делать?! Разговоры с ней разговаривать? По-французски?!
Приподнявшись, тянется к тумбочке, достаёт из ящика яркую коробку, выковыривает из блистера таблетку, пьёт, запивая вином. Некоторое время сидит, словно прислушиваясь к своим ощущениям, выковыривает вторую таблетку, опять запивает её вином.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Старый дурак!!
Одновременно с его словами отдалённо звенит звонок в дверь.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (кричит) Руфина, открой! Это ко мне. (И тихо, в отчаянии хватаясь за голову) Старый дурак!
Входят высокая блондинка в мини и Руфина.
РУФИНА. Барышня утверждает…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (вставая с дивана) Барышня правильно утверждает. Руфина, иди к себе и не высовывай носа, что бы ни происходило.
Руфина, пожимая плечами, хочет уйти, но останавливается.
РУФИНА. Виктор Сергеевич, вы не забыли принять лекарство? Уже прошло два часа после последнего приёма.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Руфина! Я сказал, топай к себе и не высовывай носа, что бы ни происходило!
Руфина уходит, выражая спиной обиду.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (обходя вокруг блондинки и осматривая её с ног до головы) Как зовут?
ЯНИНА. Янина.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ну и имечко! Впрочем, я слышал, такие как ты всегда берут псевдонимы.
ЯНИНА. Берут. Но это моё настоящее имя.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (подозрительно) Почему ты не взяла псевдоним?
ЯНИНА. Мне нравится имя Янина. Оно особенное. Редкое и запоминающееся.
Янина подходит к зеркалу, осматривает себя, поправляет волосы, достаёт из крошечной сумки помаду и красит губы.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (оглядывая её со спины) Мда-а-а-а…
ЯНИНА. (поворачиваясь) Я вам не нравлюсь?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю. Вроде бы нравитесь. Вроде бы ничего. Вы действительно знаете французский язык?
ЯНИНА. Я окончила французскую школу и стажировалась в Париже.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. В Париже?! Ай, да «Нирвана»!
Подходит к тумбочке, достаёт деньги.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Возьмите. Это за знание французского языка.
ЯНИНА. (выхватывает деньги и прячет в сумку) Я ещё аргентинское танго танцую! (Делает несколько па). Первое место на областном конкурсе!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (кивая на стул) Садитесь.
ЯНИНА. (с сожалением) Танго не надо?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Танго потом. Когда выпьем. (Ставит на стол бутылку с вином и два бокала. Бормочет). Старый дурак…
ЯНИНА. Вы вовсе даже не старый! Если честно, я вас совсем другим представляла. Этаким… чёрствым, сухим делягой с холодным взглядом и бульдожьей хваткой. А вы… чуткий и добрый. За французский язык платите! (Садится и восхищённо осматривает гостиную).
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (разливая вино) Вы утруждаете себя тем, что представляете психологический портрет каждого клиента?! Вот уж не думал! Это даже… трогательно как-то!
ЯНИНА. Что вы! Мои клиенты все как один – козлы с пивными, толстыми животами и сальными глазками. Они стараются недоплатить по счёту и ущипнуть за зад. Ой! (В испуге прикрывает рукой рот). Извините. Я в смысле, что психологический портрет моих клиентов всегда один: жадный, пьяный и похотливый.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (втягивая живот и поднимая бокал) За щедрых, трезвых и… (Теряется, не в состоянии подобрать антоним к слову «похотливый»).
ЯНИНА. Интеллигентных!
Виктор Сергеевич кивает и пьёт до дна.
Янина ставит бокал на стол, едва пригубив вино.
ЯНИНА. Я… с дороги… Мне… в туалет можно?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (задумчиво) Прямо по коридору, налево, снова прямо, опять налево, розовая дверь с девочкой на табличке.
ЯНИНА. Далековато!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Рублёвка! Тут всё далековато и дороговато.
Янина выскакивает за дверь.
Виктор Сергеевич бросается к телефону, звонит.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (в трубку) Мишаня! Привет, дорогой! Мне срочно нужен твой совет, срочно! Да нет, не финансовый. Сексуальный! Понимаешь, я первый раз вызвал домой проститутку. Да, проститутку, ты не ослышался. Я сделал это впервые в жизни, ты же знаешь меня… В чём проблема? Мишань, я не хочу её. Ну, совсем не хочу! Да, таблетки для потенции выпил, аж две штуки, но реакции никакой. Нет, девка не страшная, наоборот, симпатичная, французский язык знает, аргентинское танго танцует. Конечно, я абсолютно уверен, что она проститутка! Я что, идиот? А кого ещё заказывают в интим-клубе «Нирвана» по цене двести долларов в час? Да, я решил похулиганить на старости лет!! Да потому что я умру скоро, Мишань, и хочу сделать три вещи, которые никогда в жизни не делал: вызвать проститутку, посадить горящий самолёт и покачать на руках ребёнка. Да не «все мы умрём», а я умру скоро и обязательно! У меня рак, Мишаня. Метастазы в лёгких, печени, почках и ещё где-то, я точно не помню… Врачи мне дали максимум месяц. Эй, почему ты молчишь?! Испугался? Не бойся, все там будем. Как сделать так, чтобы я её захотел, Миш? Ты же спец в этом деле – ходок и всё такое… Что, где я возьму ребёнка? Пока не знаю, найду где-нибудь. Заплачу мамаше и покачаю мальца, пока тот не уснёт. Спою песенку, расскажу сказочку. И самолёт найду, сейчас за деньги всё можно. Мне его подожгут, а я геройски уведу его подальше от города. Мишань, что делать с девушкой? Как её захотеть? Выпить третью таблетку?! (Язвительно). Ну, спасибо, дружище! Спасибо тебе за ценный совет!
Бросает трубку, возмущённо ходит по комнате.
Кидается к тумбочке, выпивает третью таблетку, запивая вином.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Входит Янина. В руках у неё чемодан.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (кивая на чемодан) Что это?
ЯНИНА. Мои вещи.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Так много?
ЯНИНА. (смущённо) Тут только самое необходимое, но если вы считаете, что… (Пытается выставить чемодан за дверь).
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Постой. Видишь ли, я первый раз, поэтому могу чего-то не знать. (Выхватывает чемодан, ставит возле стены, отойдя на шаг, задумчиво смотрит на него). Всё равно многовато… Покажешь, что там?
ЯНИНА. Вам интересно?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Конечно! Говорю же, я первый раз…
Янина начинает открывать чемодан.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хватая её за руку) Стой! Я не хочу, не могу… Знаешь, единственные чувства, которое я к тебе испытываю – это жалость и нежность. У меня могла бы быть такая же внучка, как ты – высокая, стройная, наивная и красивая. Уж я бы не позволил ей таскать с собой такие чемоданы.
Кидается к тумбочке, достаёт деньги, отдаёт их Янине.
Янина быстро прячет купюры в сумочку.
ЯНИНА. Аргентинское танго?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (морщась) Танцы не возбуждают меня. (В отчаянии). Меня ничего не возбуждает! Я могу думать только о том, что скоро умру!
ЯНИНА. (растерянно) Все мы умрём.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (орёт) Да не «все мы умрём», а я умру скоро и обязательно! У меня рак!!! Метастазы в лёгких, печени, почках и ещё где-то, я точно не помню, где… Врачи дали мне максимум месяц! Максимум! И я должен успеть! Успеть сделать то, чего никогда в жизни не делал, но я… ничего не хочу! Ничегошеньки! (Бросается к тумбочке, выпивает ещё одну таблетку).
ЯНИНА. (потрясённо) Простите. Если бы я знала…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (подскакивая к ней) Что, если б ты знала? Что?! Не приехала бы?! Задрала цену?!
ЯНИНА. (отшатываясь) Какую цену?..
Виктор Сергеевич бросается к тумбочке, достаёт купюру и сам суёт её в сумку Янины.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Раздевайся!
ЯНИНА. Что-о?!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Раздевайся, я тебе заплатил за всё! Танго будешь танцевать пивным импотентам, а мне – секс по полной программе!!!
Янина, закрыв лицо руками, выбегает из комнаты.
Входит Руфина.
РУФИНА. Виктор Сергеевич…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Руфина, уйди!
РУФИНА. (со злостью) Нет! Вы совершаете глупые, необдуманные поступки. Никакой рак не даёт вам на это право! Зачем вы пристаёте к девчонке? Думаете, если вы скоро умрёте, то вам всё можно?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (орёт, срываясь на визг) Я ей заплатил!!! То ли за три, то ли за четыре часа, я не помню!!! Зап-ла-тил!!! А она хочет отделаться каким-то долбанным аргентинским танго!
РУФИНА. (качая головой) Виктор Сергеевич, у вас совсем ум за разум зашёл. Девчонка с дороги, после таких передряг, а вы тут… деньги ей суёте, к разврату склоняете, тьфу! Ваши метастазы не дают вам право терять человеческое лицо. (Достаёт из кармана фартука тряпку, начинает нервно протирать стол).
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (бросаясь к тумбочке и выпивая ещё одну таблетку) Мои метастазы дают мне право делать то, чего я никогда в жизни не делал!
РУФИНА. И чего вы в жизни не делали? Не хамили? Не врали? Не обижали людей? Не вышвыривали их на улицу, как эту бедную девушку?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (задумчиво выпивая ещё одну таблетку) Хамил. Врал. Обижал. На улицу кучу людей вышвырнул и ни разу потом в этом не раскаялся. Но я ни разу не качал на руках ребёнка, не спасал город от горящего самолёта и не вызывал проститутку на дом!
РУФИНА. Что это вы пьёте? (Берёт у него из рук пустой блистер, читает). «Воз-бу-дин». Вы пьёте «Возбудин»?!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хмуро) А что мне ещё пить, если ничего не хочется? Ничегошеньки!
Руфина прячет пустой блистер в карман фартука и беспардонно обшаривает тумбочку в поисках «Возбудина». Ничего не находит.
РУФИНА. (возмущённо) А я-то думаю отчего у вас глаз блудливый!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А он блудливый?
РУФИНА. Очень!
Виктор Сергеевич бросается к чемодану Янины, открывает его.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (шёпотом) Кажется, я хочу её… Кажется, это случилось! Кажется… хочу.
Достаёт из чемодана стринги, растягивает в руках, смотрит с недоумением…
РУФИНА. (с жалостью) А пирог мой малиновый не хотите?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Хочу. Это удивительно – хотеть пирог, когда тебе осталось жить всего месяц… Какой смысл есть, пить, дышать, если всё равно через месяц умрёшь?! (Продолжает с удивлением смотреть на растянутые трусы).
РУФИНА. Все там будем.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (орёт) Да не «все там будем», а я один! Через месяц! Всего через месяц!! И нет другого пути! Свернуть некуда! Некуда!!! Летишь в лобовое столкновение со смертью, а руль заклинило, ни туда, ни сюда!.. Ни уйти, ни свернуть, ни договориться, ни заплатить за своё спасение! Чёртовы метастазы… Ни влево, ни вправо, только вперёд – в могилу.
РУФИНА. Так я принесу пирог?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Вы не знаете, что это такое? (Показывает стринги).
Руфина отбирает у него трусы, суёт в чемодан и старательно закрывает его.
РУФИНА. Не нужно шариться в чужих вещах. Это нехорошо, даже если у вас метастазы. Так я несу пирог?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Пирог?! Какой пирог?!
РУФИНА. Малиновый!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. К чему он?
РУФИНА. Есть!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А зачем его есть?
РУФИНА. Для удовольствия.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А зачем мне это удовольствие?! Зачем?! Я всё равно умру, у меня ме…. та… ста… (Садится на стул и громко рыдает).
РУФИНА. (гладя его по голове) Зря вы так. У меня подружка с метастазами уже три года живёт. А ей полгода давали. А она… волю в кулак, и – живёт! Утром зарядка, днём пробежка, вечером – холодные обливания.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (сквозь слёзы) Ужас. Я не смогу так. Я лучше через месяц, но без холодных обливаний. (Снова громко рыдает).
РУФИНА. Да тут не в обливаниях дело, а в твёрдом решении жить. Метастазы, они характера бояться. А обливания, это так… для тонуса. Так я принесу пирог?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (уткнувшись лицом в стол) Неси.
РУФИНА.: Ещё супчик грибной есть. И фруктовое желе. И цыплёнок в клюквенном соусе.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Неси.
РУФИНА. А ещё…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (отрывая заплаканное лицо от стола) Всё неси. И ведро ледяной воды!
Руфина уходит.
Звонит телефон.
Виктор Сергеевич неохотно берёт трубку.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Да. Да, Мишаня, привет ещё раз. Да, я её захотел, но она почему-то убежала. Чёрт их знает, этих особ лёгкого поведения! Я ж первый раз к ним обращаюсь! Может, я неправильно себя вёл? Да, денег дал, вином напоил. Что ещё надо? Ну, да, про болезнь сболтнул… Ах, чёрт! (Бьёт себя по лбу). Не надо было?! Ну, я ж не знал, я первый раз. За такие бабки и про болезнь поговорить можно. Нервные они какие, надо же! Да нормально я себя, Мишань, чувствую. Нет, ничего не болит. Пирог вот собрался есть. Малиновый. (Смеётся). Представляешь, мне жить всего ничего, а я преспокойненько лопаю малиновый пирог! А знаешь, в этом есть даже какой-то кайф – знать, что тебе осталось жить всего месяц. Месяц!!! Сколько дней в этом месяце? Тридцать! Сколько часов? Семьсот двадцать! Это же до хрена, Мишань! Семьсот двадцать часов я могу двигаться, говорить, дышать, есть вкусные пироги, вызывать проституток, садить горящие самолёты подальше от города и укачивать чужих орущих детей! Мишань, я проживу ещё вечность – семьсот двадцать часов! Что?! Завещание?! Нет, не написал… Я как-то об этом не подумал. Да, да, конечно, дом на Рублёвке, деньги на счетах, сеть антикварных магазинов, вилла в Майами, яхта, коллекция картин… (Замолкает. В ужасе). Я всё это должен кому-то завещать, Мишань?!! (Молчит некоторое время). Ну, нет. Я буду жить вечно. Метастазы, они, знаешь ли, боятся твёрдого характера и холодной воды. Я не шучу, Мишаня. Ну кому мне всё это завещать? Соседской кошке?! С жёнами я развёлся сто лет назад, детей у меня нет, никого у меня нет, кроме себя самого! Позвонить своему адвокату? А кто у меня адвокат? Ладно, Мишань, придумай что-нибудь, я тебя умоляю.
Задумчиво кладёт трубку. Оглядывает гостиную, задержав взгляд на картинах.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (тихо) Господи, я не могу умереть… не могу… У меня ни адвоката, ни завещания, ни наследников… (Гладит стол и стул, на котором сидит).
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Входит заплаканная Янина.
ЯНИНА. Я тут подумала, что раз уж вы так смертельно больны… и вам осталось жить всего месяц…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. То что?!
ЯНИНА. То я должна, я просто обязана исполнить ваше последнее желание!
Она быстро снимает юбку, топ, и ложиться на диван в позе покойника: руки на груди, ноги вытянуты, глаза закрыты.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Смело. А главное – неожиданно, учитывая, где ты работаешь! А чего ты сразу ломалась-то? Тебя испугала моя болезнь? Так она незаразная. (Садится на край дивана, рядом с Яниной). Хочешь стать моей наследницей?
ЯНИНА. (без эмоций) Нет.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Почему? Я очень богат и у меня нет наследников.
ЯНИНА. Я не верю в лёгкие деньги.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Молодец. (Встаёт и прохаживается по комнате). Молодец! Но у меня только на счетах больше десяти миллионов долларов, а ещё этот дом, вилла в Майями, десятиметровая яхта, коллекция картин, сеть антикварных магазинов и…
ЯНИНА. (вскакивая) Нет! Нет, нет и нет!!! Я боюсь ваших вилл, ваших миллионов и ваших яхт! Мне бабушка говорила, что каждая копеечка должна быть заработана собственным потом, иначе счастья не будет.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Да я на блюдечке тебе это счастье преподношу! С рублёвской каёмочкой! Через месяц ты станешь богата, заимеешь свой бизнес, свой дом и кучу богатых поклонников! И для этого не надо пыхтеть под козлами, которые любят пиво! Ну… иногда только будешь приносить на мою могилу большой букет белых роз.
ЯНИНА. (закрывая руками грудь) Счастье – это не деньги, не дом и не яхта.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (подбегая к ней) А что? Что?!!
ЯНИНА. (обнимая его за шею) Счастье – это благородный поступок. Вот вы захотели перед смертью меня… Я готова! И не за деньги, а просто так.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (отрывая от себя её руки) Дура. И бабка твоя дура. Да ты знаешь, сколько девчонок твоей профессии сочли бы моё предложение просто волшебным? А ты… дура. Благородный поступок! У каждого благородного дела есть две стороны – показушная и показушная. Вот ты мне сейчас отдашься – несчастному раковому больному, – а потом всю жизнь будешь ждать: а когда же мне воздастся за это доброе дело?! Подружкам будешь рассказывать про свой подвиг, и сокрушаться – а где же награда, где приз?! А я тебе сразу предлагаю – бери! Бери мою плату, пока я живой, богатый и добрый! Дай мне сделать этот благородный поступок – осчастливить бедную девушку!
ЯНИНА. (опять закрывая грудь) Ну… я даже не знаю… Это так неожиданно… Я не знаю…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (потирая руки) Отлично. Значит, согласна!
ЯНИНА. Не знаю…
Входит Руфина.
В одной руке у неё поднос, в другой – ведро с водой. Она ставит ведро у входа и начинает накрывать на стол.
РУФИНА. Кушать подано.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Руфина, позвони моему адвокату, я хочу составить завещание.
РУФИНА. А кто он?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю! Узнай у моего управляющего!
РУФИНА. А кто он?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Откуда я знаю! Узнай у Елены Сергеевны, моей секретарши, уж её-то ты знаешь!
РУФИНА. Я по хозяйству больше, а не по персоналу.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Делай, что я сказал! Господи, этот последний месяц своей несчастной жизни я могу провести в полном покое и в подчинении со стороны прислуги?!!
РУФИНА. Нет.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Что ты сказала?!
РУФИНА. Я не дам вам спокойно прожить этот месяц, Виктор Сергеевич. Я заявлю в милицию, что вы развратничаете с несовершеннолетними.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Я?!!
ЯНИНА. (дрожа от холода и обхватив себя руками за плечи) Мне уже двадцать один год! Я совершеннолетняя даже по меркам Нового Света!
РУФИНА. (поджав губы) Я всё равно заявлю… куда-нибудь. Стыд-то какой!
ЯНИНА. (вскакивая) Я совершеннолетняя!! И сама за себя отвечаю! Вы кто – прислуга?! Вот и прислуживайте тут, а не угрожайте! «Кушать подано» и на кухню! На кухню, я сказала! (Топает ногой). Я вам… задам! Я вас… построю!!
РУФИНА. Виктор Сергеевич, что она себе позволяет?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Привыкай, Руфина. Это твоя будущая хозяйка. Я собираюсь сделать Янину своей наследницей.
РУФИНА. Я увольняюсь. Немедленно.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хохоча) Руфиночка, у тебя ещё месяц! У тебя ещё целый месяц, чтобы осознать, какой я замечательный человек и добрый хозяин! Ой… (Хватается за правый бок). Метастазы.
РУФИНА. В мозгу у вас метастазы, Виктор Сергеевич! (Бросается к Виктору Сергеевичу, помогает ему сесть за стол, накладывает в тарелку еды, наливает в бокал вина).
Янина быстро одевается. Подходит к зеркалу, и, высоко вздёрнув подбородок, осматривает себя, очевидно, примеривая роль хозяйки-миллионерши.
Виктор Сергеевич с аппетитом откусывает пирог.
РУФИНА. (очень обиженно) Вы уж, Виктор Сергеевич, если ещё целый месяц жить собираетесь, то скажите этой миллионерше, чтобы она мною не командовала.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (жуя пирог) Янина! Не смей командовать Руфиной. Я ещё жив!
Янина подходит к столу, берёт бокал вина.
ЯНИНА. Не надо делать из меня кровожадную крокодилицу. Я отказывалась от вашего наследства, как могла.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (уплетая пирог) То есть, я должен быть тебе безмерно благодарен за то, что ты позволила мне переписать на тебя всё своё имущество и деньги?
ЯНИНА. Вроде того.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Я могу передумать делать тебя своей наследницей, у меня впереди ещё целый месяц!
ЯНИНА. (вскакивая) У вас точно метастазы в мозгу! (Хватает Руфину под руку). Пойдёмте на кухню. Наше дело маленькое – «кушать подано»!
Гордо уходят.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Обидчивые какие. Надо же! Мне осталось жить всего тридцать дней, а они на меня обижаются! Э-эх! (Встаёт, и, потягиваясь, проходит по комнате). Как хорошо жить-то! Как хорошо… Как хорошо есть пирог, видеть раздетую молодую девку на своём диване и шпынять нерасторопную горничную! Как хорошо пить вино и знать, что на тебя злятся и обижаются как на живого нормального человека без метастазов! (Подходит к зеркалу, оттягивая веки, рассматривает белки глаз. Говорит задумчиво). То ли действительно отписать всё этой, прости господи, Янине? Вот разговоров-то будет! Белов сделал своей наследницей проститутку только за то, что она будет таскать на его могилу белые розы! А ведь она не будет… Она даже памятник не поставит, сволочь продажная… Нужно самому об этом позаботиться. Самому!
Хватает с тумбочки газету, разворачивает её, находит нужный телефон, звонит.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Алло, ритуальные услуги? Мне нужен памятник, цена не имеет значения. Да, мраморный. Да, гранитный. А какой лучше? Мне на века. Часовенка? Давайте часовенку. С попом, с колоколами, с алтарём и всеми святыми… Не принято с алтарём? Ладно, давайте, какую принято, только повыше и помасштабнее. Через месяц успеете? Я умру через месяц. Да, для себя. Ну, не надо мне соболезновать, я ещё жив, и у меня ещё даже ничего не болит. Конечно, лечусь. «Возбудином»! Отличное средство от рака, рекомендую. Так успеете за месяц сделать мне памятник? Ну и отлично. Я дам ваши координаты секретарю, можете выставить ей счёт.
Кладёт трубку. Кидается к шкафу, достаёт фотоальбом.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Фотография! На памятник нужна хорошая фотография! (Садится за стол, листает альбом, перебирая снимки). Вот эту. Нет, у меня тут одно ухо больше другого. Вот… тут я хорош. Молод и красив как бог! Нет, правый глаз тут сильно косит. Господи, стоило жениться в шестой раз только ради того, чтобы самому этим не заниматься! (Отбрасывает фотографии, пьёт вино. Плачет, рвёт на себе волосы, опять пьёт вино).
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (орёт) Руфина! Янина! Я болен! Смертельно болен! Я умираю с каждой секундой, с каждым мгновением, с каждым глотком вина… Янина, Руфина… У меня кроме вас никого нет… (Роняет голову на руки).
Свет приглушается.
На цыпочках входит Янина. Берёт чемодан. На цыпочках идёт к выходу, но вдруг останавливается, подходит к Виктору Сергеевичу и трясёт его за плечо.
ЯНИНА. Виктор Сергеевич! Виктор Сергеевич!
Голова у Виктора Сергеевича заваливается на бок, рот приоткрыт, язык высунут.
Янина пронзительно визжит.
Вбегает Руфина.
РУФИНА. Что случилось?
ЯНИНА. Он умер. (Кивает на Виктора Сергеевича).
РУФИНА. Но месяца ещё не прошло!
ЯНИНА. Так бывает. Врачи не боги, всего знать не могут.
Руфина визжит.
Виктор Сергеевич закрывает рот, открывает глаза и громко ржёт. Икает от смеха.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Что, испугались?! А я жив! Жив!!!
Руфина крестится, Янина допивает вино из бокала.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Врачи, конечно, не боги, но свои семьсот двадцать часов я никому не отдам! Фиг вам, а не мои семьсот двадцать часов!! (Показывает две фиги, вскакивает и начинает носиться по комнате). Вы не знаете, почему у меня ничего не болит? Не знаете?! Я тоже не знаю… (Оттягивая веки, рассматривает свои белки в зеркале). Странно, у меня вид совершенно здорового человека… Совершенно молодого, здорового, богатого человека! (Начинает опять носиться по комнате).
Янина, взглянув на Руфину, вертит у виска пальцем.
Руфина кивает.
Виктор Сергеевич вдруг срывает с себя халат и остаётся в трусах.
Хватает ведро с водой, которое стоит у двери.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (орёт) Я хочу прожить не семьсот двадцать, а семьсот двадцать один час! Семьсот двадцать один и ни секундой меньше!
Выливает на себя ведро воды.
Хватается за сердце и с грохотом падает на пол.
ЗАНАВЕС
ЯНИНА И РУФИНА. (за занавесом) Врача!!! Скорее врача!!! Помогите! Врача! Господи, ему ещё жить да жить…
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Та же гостиная.
Виктор Сергеевич в халате лежит на диване с полотенцем на голове. Рядом с ним сидит доктор. На тумбочке – шприц, лекарства и прибор для измерения давления.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (шёпотом) Что, док, уже началось?
ДОКТОР. Что началось?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Рак, метастазы…
ДОКТОР. Какой рак? У вас обычный сосудистый криз. Какой идиот научил вас обливаться холодной водой без тренировки и подготовки?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Горничная научила. Она говорит, что метастазы боятся решительного характера.
ДОКТОР. (раздражённо) Да какие метастазы?! Что вы несёте?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А-а-а, я же совсем забыл вам сказать, Марат Игнатьевич! Я тут… без вашего ведома обратился в мужскую клинику, меня обследовали и обнаружили рак в последней стадии. Метастазы в лёгких, печени, почках и ещё где-то, я забыл. (Хихикает).
ДОКТОР. Господи… какой ужас. Где результаты исследований? Почему вы мне до сих пор ничего не сказали?! (Вскакивает, садится).
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Забыл! Совсем забыл вам сказать! (Приподнявшись, достаёт из тумбочки какие-то бумаги, отдаёт их доктору). Вот анализы, УЗИ, рентгеноскопия, томограмма. Врачи мне дали месяц. Всего месяц!
Доктор, нахмурившись, просматривает бумаги.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Док, вы не знаете, почему у меня ничего не болит?
Доктор, хмурясь, читает бумаги.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Эх, проснуться бы, а тебе двадцать лет, ты беден, здоров и свободен, как птица в небе! И чтоб ни одного метастаза… (Хватаясь за печень). Нет, док, ну почему у меня совсем ничего не болит?! Четвёртая стадия всё-таки… Даже обидно.
ДОКТОР. (хмурится, читая бумаги) Мда-а… мда-а… мда-а… мда-а… (Вздыхает). Не вздумайте больше обливаться холодной водой, а то помрёте не от рака, а от инсульта.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (подскакивая) Что вы говорите?! Я не хочу от инсульта! У меня рак! Метастазы по всему организму, даже в мозгу! При чём тут инсульт?
ДОКТОР. (вскакивая, орёт на него) Вот и не обливайтесь больше холодной водой!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (тоже орёт) Вот и не буду!
ДОКТОР. (садится) Извините.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (махнув рукой) Да ладно вам. Не извиняйтесь! Это ж такой стресс, эти бумаги читать. Я когда свой диагноз узнал, матерился полчаса, потом плакал, потом опять матерился, а потом хотел повеситься, но не придумал на чём. Вот, решил жить дальше. Решил отмотать весь свой срок, до последней секундочки. Знаете, когда понимаешь, что скоро умрёшь, жизнь ощущается особенно остро. Хочется всё успеть, всё попробовать. Увести, например, горящий самолёт далеко от города, укачать плачущего ребёнка, вызвать проститутку, наконец!
ДОКТОР. (насмешливо) Очень равноценные желания!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (мечтательно) Да какая разница, равноценные они или нет? Желания – это жизнь! Ведро холодной воды на голову – тоже жизнь! Мой жёсткий ответ метастазам.
ДОКТОР. (сочувственно) И всё-таки с водой я был бы поосторожней. Сосуды, они, знаете ли, губят значительно быстрее, чем метастазы.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хватаясь за пах) Ой!
ДОКТОР. (обеспокоенно) Что?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ой! Подействовало!
ДОКТОР. (вскакивая) Да что подействовало-то?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. «Возбудин» подействовал! Зовите Янину! Зовите скорее, я ей уже заплатил! Зовите, или… или я умру прямо сейчас!
ДОКТОР. (орёт) Какая Янина?! Какой «Возбудин»?!! У вас пульс сто двадцать! Давление двести на сто! У вас рак простаты в последней стадии, вы не можете ничего хотеть!!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хихикая и держась за пах) Хочу, доктор, ей-богу, хочу! Зовите Янину, я заплатил ей!
ДОКТОР. (страдальчески) Может, лучше горящий самолёт подогнать? Или ребёночка орущего принести?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Янину! Аргентинское танго! (Хватает доктора за руку). А хотите групповой секс, док?! Я никогда не пробовал! Давайте, я, вы и девушка из «Нирваны»!
Доктор, вырвав руку, уходит.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ну нет так нет, я ж не настаиваю.
Входит Руфина.
РУФИНА. Марат Игнатьевич говорит, что вы меня требуете.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (в ужасе) Вас?! Вас я не потребую даже в гробу! (Орёт). Янина! Солнце моё! Я хочу тебя! Я готов!
РУФИНА. Старый бесстыдник.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (суча ногами) Я-ни-и-на!!!
РУФИНА. Тьфу! Вот помрёте, сразу уйду от вас.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А-а-а! Янина!!!
Входят Янина и доктор.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (улыбаясь) Док, познакомьтесь, это Янина, моя наследница из «Нирваны».
ЯНИНА. Я из «У фонтана».
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Какая разница, суть-то одна! Кыш все отсюда, у меня сексуальная пауза! Янина, солнце моё, иди ко мне, я созрел! Вон все отсюда! На кухню! Или… док, вы созрели для групповухи?!
Доктор, Янина и Руфина понимающе переглядываются.
Руфина стучит себя по лбу.
Доктор и Янина согласно кивают.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (трагично) Всё. Не успели. Я расхотел.
РУФИНА. Слава те, господи, пронесло.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Док, может, вы с Яниной того, а я посмотрю? Я никогда не видел это со стороны! А ведь я скоро умру и так ничего и не увижу… Только антиквариат, антиквариат и антиквариат. Горы старой мебели, гнилой посуды и поцарапанных статуэток. Господи, ну почему я всю жизнь занимался рухлядью?! Почему я не стал музыкантом? Поэтом? Художником? Космонавтом, наконец! Всю жизнь пыль, плесень и никакого секса.
Руфина, поджав губы, собирает разбросанные на столе фотографии и засовывает их в альбом.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Так вы покажете мне чудеса разврата, док?! Я заплачу вам за это столько, сколько вам не заработать за всю карьеру!
ДОКТОР. Виктор Сергеевич, вам нельзя волноваться. У вас пульс, давление и метастазы.
ЯНИНА. Дядя Витя, хотите, я станцую аргентинское танго? Хотите, французский стих прочитаю?! Хотите…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (с трудом садится на диване) Дядя Витя! Надо же… Меня никто никогда так не звал. Вот она – волшебная сила наследства! Руфь, ты нашла моего адвоката?
РУФИНА. (яростно протирая тряпкой стол, потом зеркало, потом часы) Я не Руфь! Я Руфина! Думаете, если у вас в печени эти… клешни, значит, вам всё можно?! Я Руфиной была, Руфиной осталась, хоть у вас рак, хоть простуда!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Да какая разница! Суть-то одна. Где мой адвокат?
РУФИНА. (по второму разу протирая стол, зеркало и часы) Никто не знает, кто ваш адвокат! Даже Елена Сергеевна!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хватаясь за сердце и падая на диван) Уволю! Всех к чёрту уволю и найму новых людей! Хоть месяц, да поживу с адвокатом!
Доктор, присаживаясь на край дивана, считает Виктору Сергеевичу пульс.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Как там мои метастазы?
ДОКТОР. Хреново. Пульсируют со скоростью сто ударов в минуту.
Янина садится за стол, открывает фотоальбом, начинает рассматривать фотографии.
Руфина по-прежнему трёт мебель, словно стараясь уничтожить её своей уборкой.
Звонит телефон.
Виктор Сергеевич подскакивает с дивана, хватает трубку.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Да! А-а, Мишаня! Рад тебя слышать, дружище. Рад, что ты обо мне помнишь. Понимаешь, она мне отдалась, но я её в тот момент не хотел, а когда захотел, в гостиной было много народу и я опять расхотел, потому что мне коллективно намекнули, что это безнравственно. Да, безобразие, я тоже так считаю. Какая им разница, а мне удовольствие. Мишань. Я боюсь умирать. Даже через семьсот двадцать часов. Может, мне отравиться, Мишань? Существует же эта… как её… ухты… вахты…
ДОКТОР. Эвтаназия.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Да, эвтаназия. Пьёшь снотворное и засыпаешь. Навсегда. Мишань, ты можешь представить, что мы с тобой по пятницам никогда не накатим коньячка и не сыграем в покер? Я тоже не могу. Но мои метастазы пульсируют со скоростью сто ударов в минуту! Сто! Ударов! В минуту! Это танго какое-то, а не рак! Миша-аня, я умру своей смертью, я не хочу засыпать от таблето-ок! Не хочу! Я хочу пройти весь свой путь до конца, ощутить всё, до последнего удара сердца, до последнего трепыхания каждой клеточки. И потом, кажется, самоубийцы не попадают в рай. А я хочу непременно в рай, Мишань! Я уже даже кое-что для этого сделал. (Улыбается). Что сделал?! Я знаю, кому всё завещать! (Шёпотом). Ну, этой, которую я не мог захотеть, а потом выпил таблетки и захотел, но в гостиной было много народу, и… Нет, я не сумасшедший. Нет, мозг не задет. Это доброе дело, Мишаня! Очень доброе! Девчонка сойдёт с кривой дорожки, поселится на Рублёвке, займётся бизнесом, выйдет замуж и нарожает детей. А мне местечко в раю гарантировано! Гарантировано! Может быть, даже полтора местечка, в виду особого благородства моего поступка.
ЯНИНА. (отрываясь от фотографий) О какой такой кривой дорожке, с которой я должна сойти, он говорит?!
Руфина стучит себя по лбу.
Доктор пожимает плечами и начинает мерить себе давление.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Мишань, ты принесёшь мне на могилу букет белых роз? Спасибо. Ты настоящий друг. Только никаких поминок, я тебя умоляю! Выпьешь с моим персоналом шампанского под музыку Гершвина и расскажешь пару изысканных анекдотов. Кто не засмеётся, того уволишь. Такова моя воля. Нет, совсем не рано мне говорить об этом. Всего месяц остался, всего тридцать дней, всего семьсот двадцать часов… Я и памятник уже заказал, фотографию только не могу выбрать. Слушай, а пришли мне своего адвоката, мы моего не можем найти. Спасибо. Ты настоящий друг. (Кладёт трубку). Оставьте меня одного.
Доктор выходит.
Янина тоже.
Руфина остаётся, упрямо поджав губы.
СЦЕНА ВТОРАЯ
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (мрачно) Руфина, я просил оставить меня одного.
РУФИНА. А вот не оставлю! Вы, Виктор Сергеевич, руки на себя собираетесь наложить. Эту, как её… эхтоназию совершить! Не уйду, хоть режьте!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (усмехаясь) Да я никак тебе дорог, Руфина! Ты обо мне беспокоишься?
РУФИНА. Я к вам привыкла, Виктор Сергеевич. А беспокойство – это обычное человеческое чувство без претензии на место в раю.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Это ты на что намекаешь?
РУФИНА. Ни на что.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Нет, это ты намекаешь, что я место в раю покупаю, а ты зарабатываешь его честным ежедневным душевным трудом.
РУФИНА. Ни на что я не намекаю! Я вообще в загробную жизнь не верю!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ка-а-ак?!!
РУФИНА. Вот так. Умер и умер. Никакого рая и никакого ада.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хватаясь за голову) Ты хочешь сказать, что от меня останется только прах и никакой тонкой субстанции?! Никакого энергетического поля?!
РУФИНА. (топая ногой): Ничего такого я не хочу сказать! Я тут пыль вытираю и караулю, чтобы вы не сделали себе эхтуна… Руки на себя не наложили! Грех это!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (задумчиво) Ага, значит, в грех мы верим, а в ад и рай – нет!
РУФИНА. Не цепляйтесь к словам, Виктор Сергеевич. Это неинтеллигентно. (Хочет убрать фотоальбом в шкаф).
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Стой!
Руфина замирает.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Помоги мне выбрать фотографию на памятник. Я сам не могу. Руки дрожат, слёзы глаза застилают.
Руфина заметно оживляется.
Кладёт фотоальбом на стол, открывает его. Садится рядом с Виктором Сергеевичем.
Вместе листают альбом.
РУФИНА. (берёт фотографию) Вот эта хорошая. В костюмчике, с галстучком, лицо чисто выбрито, взгляд серьёзный. Красиво смотреться на кладбище будет.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Нет, только не эту. Я тут на члена политбюро похож. И потом, у меня тут взгляд не серьёзный, а злой. Я тогда с Надеждой Викторовной развёлся, и она у меня чего только не отсудила: и ложки, и вилки, и телевизор, и два кресла Викторианской эпохи и китайскую вазу семнадцатого века… Кошмар! Нет, нет, только не эту. Не хочу взирать на мир с памятника глазами обобранного мужа.
РУФИНА. Тогда вот эту. Посмотрите-ка, вы тут так светло и лучисто улыбаетесь.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (строго) А это прилично – улыбаться с памятника на кладбище?
РУФИНА. А почему нет? Вы ж не всегда покойником были. Улыбались вот иногда. (Отводит руку со снимком подальше, наклонив голову, рассматривает его).
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ладно, эту, так эту. (Забирает у Руфины снимок, прячет в карман халата). Тем более, что улыбаюсь я тут оттого, что надул на пять тысяч долларов одного идиота-клиента. Он продал мне старинный шкаф за…
РУФИНА. (махнув рукой, резко встаёт) Ой, не понимаю я ничего в ваших шкафах! А улыбка хорошая. Кто не знает, отчего вы тут расплылись, подумает, что при жизни вы были добрый, жизнерадостный человек. Вас пожалеют, перекрестятся у могилки, посмотрят, сколько лет вы прожили, головой покачают – вроде бы и немало, но ещё жить бы да жить.
Руфина ещё раз протирает стол. Собирается выйти, но останавливается.
РУФИНА. Вы не отравитесь?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Нет.
РУФИНА. Не повеситесь?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Нет.
РУФИНА. Не застрелитесь?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Руфина, ну какая же это эх… эвтаназия – пуля в лоб?! Какая же это безболезненная смерть?!
РУФИНА. Так я могу уйти?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Иди. Нет, стой.
Руфина замирает спиной к нему, у двери.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Скажи, Руфина, если бы тебе через месяц предстояло умереть, что бы ты сделала?
Руфина, не оборачиваясь, минуту думает.
РУФИНА. (тихо) Ничего бы не сделала. Жила и жила бы, сколько отмерено. Месяц так месяц, неделю так неделю, час так час…
Уходит.
Виктор Сергеевич надевает очки с толстыми стёклами, достаёт из кармана фото и дальнозорко рассматривает его, отведя руку подальше от глаз.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (бормочет) Месяц так месяц, неделю так неделю, час так час. Счастливые люди эти слуги! Не нервы у них, а канаты… (Прячет фото в карман, снимает очки). Ведь не сама смерть страшна, а её ожидание. Секунды капают, а ты ждёшь – где они, предвестники скорого конца? Где?! Вот глаз дёрнуло, или в боку защемило, или ногу свело, это что – ВСЁ? Конец твоей жизни? Смерть?! (Вскакивает, и, приложив руки рупором ко рту, орёт). Я не хочу умирать! Ни через месяц, ни через день, ни через час! Я хочу жить вечно! Кому заплатить за это?! Кому?! У меня есть деньги! У меня много денег! Я не хо-чу умирать! Мне тут нравится!!! Я доволен собой! Я доволен своим домом, своими картинами, своими шкафами, своими стульями, своей яхтой и своей жизнью!!! Я не хочу на кладбище! Я не хочу улыбаться с памятника улыбкой пройдохи, обманувшего своего клиента на пять тысяч долларов! Я хочу жить! Где мой горящий самолёт?! Где мой орущий ребёнок?! Где моя проститутка?!!
Пинает ногой стул, тот с грохотом летит в противоположный угол гостиной.
Виктор Сергеевич, хватаясь за ушибленную ступню, прыгает на одной ноге.
Входит Янина. Испуганно смотрит на Виктора Сергеевича.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ты не знаешь, почему у меня ничего не болит?
ЯНИНА. Заболит ещё. Впереди целый месяц.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Добрая девочка. Спасибо на ласковом слове.
ЯНИНА. Я ж не специалист. Я чисто интуитивно. У нас на работе у буфетчицы рак был, так у неё тоже ничего не болело, только настроение сильно плохое было.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (с живейшим интересом) Ну и?
ЯНИНА. Что?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (раздражённо) Что с буфетчицей-то?
ЯНИНА. Умерла.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (разочарованно) Э-эх!
ЯНИНА. Но не от рака.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (потрясённо) А от чего?
ЯНИНА. От черепно-мозговой травмы. На неё сосулька упала. Понимаете, она так увлеклась своим раком, что перестала смотреть по сторонам и слушать окружающие звуки. А с крыши снег давно не убирали! Случилась оттепель, сосульки с крыш понависли огромные! С буфетчицей подружка была, так она сверху шум услышала и отпрыгнуть успела, а буфетчице… прямо в темечко. Вот.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хватаясь за сердце) Господи! Не хочу быть буфетчицей.
ЯНИНА. (садясь за стол) Вам это не грозит.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Да уж. Черепно-мозговая травма не мой случай. Я под сосульками не хожу, я под ними езжу. Слушай, у тебя как со вкусом?
ЯНИНА. Нормально.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Помоги мне выбрать фотографию на памятник.
Заметно оживившись, Янина открывает фотоальбом.
ЯНИНА. Вот эту!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ты с ума сошла! Я тут в слюнявчике! Мне тут и года нет!
ЯНИНА. Ну и что? Все будут останавливаться возле могилки, рыдать, оставлять конфеты и игрушки.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (недоверчиво) Да?
ЯНИНА. Точно вам говорю!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А ничего, что я помер в семьдесят лет?
ЯНИНА. Какая разница! Главное, что на фото вы в слюнявчике.
Виктор Сергеевич забирает у неё снимок, прячет в карман.
ЯНИНА. (берёт его за руку) Вы не передумали сделать меня наследницей?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Я не меняю своих решений.
ЯНИНА. (начинает рыдать) Я вам так благодарна! Но я так боюсь!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Чего?
ЯНИНА. Я могу начать ждать вашей смерти, а я не хочу этого… Я боюсь! Я всегда была бедная и боюсь, что начну мечтать о больших деньгах!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Чёрт… Об этом я не подумал.
ЯНИНА. (хватаясь за голову) О-ох!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. И что же мне делать? Искать нового наследника, который не будет ждать моей смерти?!
ЯНИНА. (вскакивая) Нет! Я возьму себя в руки! Я буду молиться за ваше здоровье! Я свечки буду за ваше здравие ставить!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хитро) А вдруг благодаря твоим свечкам, я проживу не месяц, а год?
ЯНИНА. Живите! Я буду признательна.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. И ты не захочешь меня отравить, зная, что завещание написано в твою пользу?!
ЯНИНА. (понуро) Не знаю. Не знаю… Зачем вы мне подсказали вас отравить? Теперь я ничего не знаю!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (хохочет) Добрая девочка! А главное, честная! Люблю честных людей! Не бойся, я не протяну год, максимум – месяц.
Янина, втянув голову в плечи, идёт к двери.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Стой!
Янина останавливается и поворачивается. Смотрит испуганно.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Скажи, что бы ты сделала, если бы тебе осталось жить месяц?
ЯНИНА. Я?!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ты, ты! Представь, что у тебя рак проста… неважно чего, и метастазы удушливо окутали твоё тело клешнями. Что бы ты сделала?!
ЯНИНА. (чрезвычайно оживляясь) Ой… Я бы срочно влюбилась в Дениса Шашко. Он бы мучил меня, изменял, и, наконец, бросил. А я – смертельно больная девушка – написала бы книгу о своих душевных и телесных страданиях! Представляете, я бы умерла и посмертно прославилась! Книгу издали бы миллионными тиражами, а прибыль я завещала бы… Денису Шашко!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Здравая мысль – написать книгу и посмертно прославиться! А кто это – Денис Шашко?
ЯНИНА. Будущая звезда театра и кино. Он сейчас на третьем курсе в Щукинском учится.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Жаль, что я не могу влюбиться в Дениса Шашко. Жаль, что я не умею писать книги.
ЯНИНА. Это нетрудно! Сейчас каждый дурак книги пишет.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Но я-то не дурак! Я – покойник с фотографией семидесятилетнего младенца на памятнике! (Плачет, уткнувшись в стол).
ЯНИНА. (жалостливо) Не плачьте! Главное – не увлечься своим раком так, чтобы не заметить сосульку на крыше. Вы танцуете аргентинское танго?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Нет… Я вообще не танцую. Я только покупаю и продаю.
ЯНИНА. Всё равно приглашаю вас! (Подходит к Виктору Сергеевичу и протягивает руку). Сейчас каждый дурак танцует.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (улыбаясь сквозь слёзы и протягивая руку Янине) Ну, что ж, плохой танец лучше плохой книги.
Танцуют танго. Виктор Сергеевич неумело, но страстно ведёт, путаясь в полах халата. Закончив танец, целует Янине руку.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ты прелесть. Я рад, что оставлю свои деньги и имущество тебе, а не дому престарелых и не приюту для животных.
Янина, закрыв руками лицо, выбегает из комнаты.
Виктор Сергеевич делает ещё несколько неумелых и неуклюжих па. Останавливается возле напольных часов и пристально смотрит на них.
Открывает стеклянную крышку, останавливает маятник.
Бросается к телефону, звонит.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (в трубку) Мишань, это ты? Немедленно останови все часы! Останови, пожалуйста! Как, зачем? Я не хочу, чтобы время шло! Как, почему?! У меня впереди только месяц, а стрелки несутся вперёд и вперёд… Останови, пожалуйста! Спасибо, Мишань. Ты настоящий друг. (Кладёт трубку).
Насвистывая весёлый мотив, достаёт из кармана две фотографии и ставит их на стол, прислонив к бутылке вина. Нацепив очки, дальнозорко рассматривает снимки, откинувшись на спинку стула.
Входит доктор с бумагами в руках.
Виктор Сергеевич быстро прячет фотографии в карман.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Док, вы не знаете, почему у меня ничего не болит?
ДОКТОР. (вертя бумаги в руках) Честно говоря, я этого не понимаю. Судя по анализам (трясёт бумагами), вы должны корчиться в муках.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (вскакивая) Док, значит, у меня есть все шансы умереть от сосульки?!
Доктор, хмурясь, присаживается за стол.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Почему вы не спрашиваете, какая сосулька, док?!
ДОКТОР. (орёт) Вам предлагали операцию?!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (весело) Нет.
ДОКТОР. Химиотерапию?!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (ещё веселее) Нет!
ДОКТОР. (убито) А что вам предлагали?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Постельный режим и наркотики. Док, по-моему, это мечта половины населения планеты – постельный режим и наркотики. (Ржёт. Придвигает к доктору фотоальбом). Поможете мне выбрать фото на памятник?
ДОКТОР. (в ужасе) Увольте! Это не входит в мои обязанности.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Входит, док, входит. Вы просто об этом не знали. (Ещё ближе придвигает к нему альбом).
Доктор, зажмурившись, выдёргивает из альбома первую попавшуюся фотографию и протягивает её Виктору Сергеевичу.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (строго) Почему именно это фото, док?
ДОКТОР. (открывая глаза) Эта фотография первой попалась мне под руку.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (рассматривая снимок) А вы знаете, мне нравится. Очень нравится! Мне тут двадцать два года, я влюблён в дочку партработника и мечтаю стать джазовым музыкантом. Да, мне нравится ваш выбор, док! Ни слюнявчика, ни дебильной улыбки. (Прячет фото в карман, в компанию к предыдущим).
ДОКТОР. (мнёт бумаги с результатами анализов в руках) Я вот по какому поводу зашёл… Настанет время, когда вы не сможете ходить и за вами понадобится квалифицированный уход. У моего друга есть специальная клиника…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Хоспис, что ли?
ДОКТОР. Да… да… что-то вроде того, но для состоятельных людей. Я мог бы договориться, чтобы…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (вскакивая) Идите, знаете куда, со своим хосписом, док! Я ещё танцую аргентинское танго, а вы… И потом, я остановил часы! И Мишаня остановил! Время остановилось, неужели вы не заметили?! (Наклоняется к уху доктора). Я не умру, док. Ни через месяц, ни через год, никогда…
ДОКТОР. (резко вставая) Я лучше потом зайду.
Идёт к двери уверенным шагом.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Стойте! Стойте, я вам сказал!
Доктор замирает, держась за дверную ручку.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А скажите-ка мне, уважаемый Марат Игнатьевич, что бы вы сделали, если бы вам оставалось жить месяц?
ДОКТОР. Я?!! (Медленно поворачивается. Задумывается. Возвращается к столу и садится). Я набил бы морду главврачу Глухову, взял машину, залил полный бак бензина и помчался бы, куда глаза глядят. Гнал бы и гнал, летел и летел… Пока сердце не остановится, пока бензин не закончится… И не было бы ни дежурств, ни больных, ни вранья, ни обид…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (задумчиво) Гнал бы и гнал, летел и летел! Да… красиво. Слушайте, а чем вам главврач-то не угодил?
ДОКТОР. (хмуро) Он увёл у меня жену. А ещё он дерёт с пациентов деньги за бесплатные процедуры.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ну-у, такому грех не набить морду! Такого можно даже убить.
Доктор резко встаёт и уходит.
Виктор Сергеевич достаёт из кармана три фотографии, ставит их, прислонив к бутылке, и рассматривает, надев очки и подперев рукой подбородок.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Вбегает Руфина, на лице паника.
РУФИНА. Виктор Сергеевич, там… там… бля… шлю… проститутка пришла! Говорит, что вы её вызывали! Говорит, что французские штучки для неё не проблема!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Как??! Ещё одна? Гоните её, мне с двумя не справится.
РУФИНА. Она одна пришла! Говорит, опоздала немного, потому что на въезде в посёлок машина забуксовала.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Гоните её. Мне Яниночки одной выше крыши.
РУФИНА. (решительно убирая фотографии в альбом) Виктор Сергеевич, Янина – ваша двоюродная племянница!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (вяло) Янина – шлюха из «Нирваны». Я заказал её за двести долларов в час, чтобы хоть раз в жизни пообщаться с настоящей проституткой. А то всё институтки, да институтки. (Хихикает, снимая очки).
РУФИНА. (почти орёт) Виктор Сергеевич! Янина – это дочь вашего двоюродного брата Юрия, который живёт в Твери! В Твери! Я же доложила вам об этом, когда Янина приехала!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (вскакивая) Как дочь Юрия?! Как доложила?! А проститутка где?!
РУФИНА. В прихожей стоит! Я её в дом только через свой труп запущу!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (плюхаясь на стул) Ой, мама… Ой! (Хватается за сердце). Я ж её чуть не того… Ой!!!! Мама… (Вскакивает и орёт). Янина! Янина!
Входит Янина.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Ты почему не сказала, что ты не эта… Что ты Юркина дочь?!
ЯНИНА. (пятясь) Я сказала. Я всё сказала, когда приехала!..
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (воет, хватаясь за голову) Так вот почему ты с чемоданом! Вот, почему!!! (Орёт). Почему ты не отрицала, что работаешь в «Нирване»?!!
ЯНИНА. Неправда! Я отрицала! Я говорила, что я из «У фонтана»!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (опешив) А что это – «У фонтана»? Не интим-услуги?
ЯНИНА. Это пивной бар! Я в Щукинское приехала поступать, экзамены провалила, устроилась официанткой в пивнушку. А что, так многие делают, чтобы до следующего года перекантоваться и опять в артисты идти. Только вот квартиру снимать дорого очень, никакой зарплаты не хватит. Ну, тут папка мне позвонил и говорит: так ты к дяде Витьку сунься, может, он тебя хоть в летней кухне на Рублёвке бесплатно поселит. Ну, я и сунулась. А вы что подумали?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Лучше тебе не знать, что я подумал…
РУФИНА. Виктор Сергеевич, так с бля… с девушкой из «Нирваны» что делать?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Дай денег и гони прочь.
Руфина уходит.
ЯНИНА. Вы передумали делать меня наследницей?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Я не меняю своих решений.
ЯНИНА. Вот папка обрадуется-то! Мне на летней кухне можно месяц пожить?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (глядя в одну точку) Поживи.
ЯНИНА. А я там не замёрзну? Зима всё-таки.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (переводя на неё взгляд) Зачем ты изображала из себя проститутку?!
ЯНИНА. Я?!! Проститутку?!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Зачем раздевалась, ложилась и брала деньги?! Зачем?! Я же тебя чуть… чуть… Господи, ужас какой!
ЯНИНА. Но вы же умирающий! У вас метастазы! Вы сами мне приказали раздеться! Разве можно отказывать раковому больному?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (шипит) Всё Юрке расскажу! Где он там? В Твери?! (В ярости бросается к телефону).
ЯНИНА. (бухаясь на колени) Не надо! Не надо папке ничего рассказывать! Я вам пиво неразбавленное с работы таскать буду!! И раков! Ой, извините, про раков я не подумала…
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Я тебе дам раков!! Я тебе дам пиво! Я тебе устрою месяц хороших манер! Будешь носить длинные юбки и перестанешь краситься!
ЯНИНА. (на коленях) Я лучше квартиру сниму. Я лучше без наследства останусь.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Вста-а-а-ать!
Янина встаёт.
Входит Руфина.
РУФИНА. Девушка из «Нирваны» говорит, что не уйдёт, пока… В общем, пока не исполнит свои обязанности. У неё какие-то сложные отношения с сутенёром.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (потрясённо) Господи, как интересно жить! Как интересно! И через месяц всё это закончится?! (Подходит к часам, заворожено смотрит на циферблат).
РУФИНА. Так что делать с девушкой? Её сутенёр грохнет.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Даже не знаю… Я первый раз, в терминологии не очень разбираюсь. Сутенёр – это типа «крыши»?
ЯНИНА. Сутенёр – это типа бандита. Грохнет и не поморщится. Надо девке клиента подогнать, а то она и месяца не протянет!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Слушайте, может, док захочет приобщиться к прекрасному?
РУФИНА. Вы с ума сошли!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. А что делать-то? Я первый раз…
ЯНИНА. А по-моему, ваш шофёр будет не против.
РУФИНА. (радостно) Точно! Наш Вовка, кого хочешь, оприходует!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Господи, как интересно жить!
Руфина убегает.
Входит доктор. С бумагами.
Подходит к Виктору Сергеевичу и молча трясёт анализами перед его носом.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (слегка отшатываясь) Что?! Что это?!
Доктор продолжает молча трясти бумагами.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Вы меня пугаете, док, хотя в моём положении глупо чего-то пугаться.
ДОКТОР. Вы фамилию в анализах читали?
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю… Не помню. А что, надо?
Доктор суёт бумаги ему под нос. Тычет и тычет ими почти в лицо.
ДОКТОР. Это не ваши анализы! Это не ваше УЗИ, не ваша рентгенография и не ваша томограмма!!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Как не мои? А чьи?!
ДОКТОР. Вы читать умеете?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю. Можно попробовать.
ДОКТОР. Пробуйте. (Тычет пальцем в бумагу). Какая фамилия тут написана?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (читает, нацепив очки и отведя руку подальше) Бы-ков.
ДОКТОР. (орёт, выпучив глаза) А у вас какая фамилия?!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Белов.
ДОКТОР. Вы понимаете, что это значит?!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Нет.
ДОКТОР. У вас никакого рака! Нет!!! Я звонил в клинику, вы здоровы как двадцатилетний пацан!
Вбегает Руфина.
РУФИНА. Всё отлично устроилось! Вовка оказался знаком с этой девицей из «Нирваны»! Они занялись делом прямо в машине.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (безумно озираясь по сторонам) Как это у меня нет никакого рака?! Как это – нет?! (Забирает бумаги у доктора). Верните мне рак!!! Я… я привык к нему! Я почти его полюбил! Я… я фотографию на памятник выбрал! Целых три фотографии! Я… Я… Верните мне мои метастазы! А-а-а-а!...
РУФИНА. Чего это с ним?
ДОКТОР И ЯНИНА. (в один голос) У него нет никакого рака! Он перепутал анализы!
РУФИНА. Я так и знала. Он всегда всё путает.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Что делать-то?
ДОКТОР. (хлопая его по плечу) Жить!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. С метастазами?!
ДОКТОР, ЯНИНА И РУФИНА. (в один голос) Нет у вас никаких метастазов!!!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Никаких-никаких? А вы уверены, что я не Быков?! (Снимает очки, подходит к зеркалу, рассматривает себя). Вы уверены, что я Белов?!
ЯНИНА. Плакали мои денежки. Плакала моя яхта и вилла в Майями.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Плакали мои семьсот двадцать часов! Как это неромантично – быть здоровым как двадцатилетний пацан!
Подбегает к часам, открывает крышку, переводит стрелки и запускает маятник.
Бросается к телефону, звонит.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (в трубку) Мишаня, запускай часы! Нет, я не хочу побыстрей умереть! Просто все говорят, что Быков это не я, я – Белов! А рак у Быкова! У меня все анализы на Быкова, а на самом деле я Белов! Я тоже запутался, Мишань, но по всему выходит, что болен не я, а какой-то Быков. Да, мне тоже его искренне жаль, ведь он получил мои анализы и думает, что здоров как бык! Я тоже себя поздравляю, Мишаня! Я тоже рад! Что, ты уже заказал горящий самолёт? Немедленно отмени заказ, я боюсь летать, ты же знаешь. И орущего ребёнка не надо, я не люблю детей. Живём, Мишань! Пьём коньяк и играем в покер по пятницам! Ну, пока. Ну, до свидания! Ну, увидимся! (Кладёт трубку, победно оглядывает присутствующих).
Доктор разливает остатки вина в бокалы.
Руфина проворно убирает фотоальбом в шкаф.
Янина с сожалением вытряхивает из сумочки полученные купюры.
ДОКТОР. (поднимая бокал) Ваше здоровье, Виктор Сергеевич!
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. (разглядывая вино) Это не вредно, док?
ДОКТОР. Идите вы…
ЯНИНА. Плакали мои денежки. Дал же бог такого здорового дядьку!
Звучит аргентинское танго.
Виктор Сергеевич хватает стул и неумело танцует с ним.
Путается в полах халата. Падает. Громко орёт.
Все бросаются к нему, охают, ахают, причитают. Доктор ощупывает ногу.
ДОКТОР. Перелом. Костыли на полгода вам обеспечены, Виктор Сергеевич.
ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ. Стул!!! Я сломал стул Людовика четырнадцатого!!! А-а-а-а-а!!!
В его вопле явно слышатся счастливые нотки.
Вопль переходит в хохот.
Звучит аргентинское танго…
ЗАНАВЕС
Все права принадлежат автору и защищаются РАО и законом Р.Ф. об авторских правах.
Постановка пьесы возможна только после заключения прямого контракта между Автором и Театром.
