ДЗЫНЬ
– Дзынь-дзынь! – прозвенел колокольчик.
Анна пошла открывать, потому что прислуги у неё не было и всё приходилось делать самой.
– Дзынь-дзынь! – настырно звенел колокольчик, который Анна повесила вместо звонка.
– Да сейчас! – крикнула Анна, потому что замок заедал, ведь в доме не было мужика.
За дверью никого не было.
То есть, "дзынь-дзынь" был, вот прямо здесь, прямо сейчас, а за дверью – никого.
Анна выглянула, покрутила головой, пожала плечами и захлопнула дверь.
– Дзынь-дзынь! – прозвенел колокольчик.
– Я сейчас кому-то голову оторву! – крикнула Анна и снова начала открывать дверь.
Замок снова заело, и пришлось пнуть дверь коленкой, чтобы он поддался.
– Дзынь-дзынь! – трезвонил колокольчик.
За дверью никого не было.
Анна взяла биту – а что, разве у вас не стоит бита возле двери? – и пошла вокруг дома.
Светило солнце, пели птицы.
Сирень, как водится, цвела…
Бита была неуместна, хмурое лицо и блёклый халат тоже как-то не вписывались в пейзаж.
– Дзынь-дзынь! – раздалось за спиной.
Анна в тройном тулупе развернулась к крыльцу.
У двери никого не было.
Только чёрта с два напугаешь Анну.
Особенно с битой.
– Козлы! – крикнула Анна и, замахнувшись, помчалась к другому углу дома.
Светило солнце, пели птицы.
Сирень, как водится, цвела…
За другим углом тоже никого не было.
– Дзынь-дзынь! – раздалось за спиной.
Анна сделала вид, что не слышит.
Не стала резко поворачиваться.
Замерла.
Застыла.
Окаменела.
Как статуя с битой.
– Дзынь-дзынь! – издевался за спиной кто-то.
Анна закрыла глаза и попыталась представить его.
Маленький.
Юркий.
Злой.
Потому что добрый не стал бы так издеваться над пожилой, в сущности, женщиной.
– Эй! – сказала Анна, не оборачиваясь. – У меня там камера есть. Я тебе хулиганку пришью, козёл.
– Дзынь-дзынь! – захохотал колокольчик, словно знал, что камеры никакой нет.
– Я те щас как дзынькну!
Анна опять развернулась в прыжке и помчалась вокруг дома.
Платок слетел с головы, халат расстегнулся, тапок отлетел в сторону.
– Дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь! – звенело то слева, то справа, то сзади, то впереди…
Анна остановилась, отбросила биту, села на траву и заплакала.
– Зачем ты надо мной издеваешься? – спросила она у Дзыня. – Что тебе надо? Унизить меня? Посмеяться?
– Дзынь! – хохотнул Дзынь.
– Ну, унижай! Смейся. Мне сорок лет, а все только и делают, что смеются надо мной и унижают.
– Дзынь?! – удивился Дзынь.
– Да, сорок, – всхлипнула Анна. – Что, меньше пятидесяти не дашь?
– Дзы-ы-ынь… – неопределённо выразился Дзынь.
– А ты попробуй один заработать вот на эти хоромы! – Анна кивнула на дом. – Каждый кирпичик сама покупала! Каждый гвоздик вот этими вот руками… – Анна посмотрела на свои руки. – Нет, не забивала, конечно… Но контролировала. Прораб – сука. Мама дура. Муж кобель. А тут ещё ты…
– Дзынь! – почти сочувственно откликнулся Дзынь.
– Чё ты дзынькаешь?! – крикнула Анна. – У тебя штукатурку мешками воровали?! Краску банками тырили?! Говорили, что ты хреновая дочь?! А к стенке от тебя отворачивались, когда ты секса ждёшь?!
– Дзынь-дзынь-дзынь! – торопливо открестился от всех этих ужасов Дзынь.
– Вот-вот… Всех на хрен послала. И прораба. И маму. И мужа. Мужа первого. Потом маму… Или наоборот, не помню. А прораба побила. – Анна подняла биту, потрясла ей. – Красота дома стала! Ни ду-ши! Только мыши иногда скребутся. Да ты вот завёлся…
– Дзынь! – романтично пропел Дзынь.
– А я, между прочим, красивая, – строго сказала Анна. – Если оденусь, накрашусь и причешусь…
– Дзынь? – не поверил Дзынь.
– Козёл ты, – огрызнулась на него Анна. – Такой же, как муж мой. У меня, говорит, репети-иция… А сам актрисок своих… Ладно бы, хоть зарабатывал по-человечески, а то копейки в своём театре получает, сам же их и проедает.
Дзынь не ответил – видимо, из мужской солидарности.
– Тебя как зовут-то? – спросила Анна.
Дзынь промолчал.
– А может, ты баба?
Дзынь опять промолчал.
– А может, ты Петькина баба?!
Анна встала, угрожающе подняла биту.
– Ну, я тебе щас…
Анна помчалась вокруг дома.
Второй тапок слетел, волосы растрепались, в глаз что-то попало…
Анна остановилась.
– Ма-а-ам… – жалобно позвала Анна. – Ну, хватит, а?! Я знаю, ты на такое способна.
– Дзынь! – дерзко ругнулся Дзынь, прямо, как мама.
– Я тебя из дома не выгоняла! Ты сама ушла!
– Дзынь-дзынь! – не согласился Дзынь.
Анна осторожно выглянула из-за угла.
Возле крыльца никого не было.
Мама, с её артритом, склерозом и привычкой стоять на своём, вряд ли смогла бы так быстро передвигаться.
– Прораб! – догадалась Анна. – Это ты, сволочь, издеваешься надо мной?!
Дзынь не опроверг и не подтвердил эту догадку.
– Что, дистанционное управление к моему колокольчику подцепил? – усмехнулась Анна. – И как я сразу не догадалась?
– Дзынь! – с вызовом подтвердил Дзынь.
– Вот гад!
Анна решительно подошла к двери и внимательно рассмотрела колокольчик.
Никаких технических чудес на нём не было.
– Дзынь! – дзынькнула сама Анна в колокольчик. – Господи, страшно-то как! – призналась она самой себе. – Была бы мама, так страшно б не было… И Петька… Петька бы давно этот дзынь прибил.
Анна бросилась в дом, позвонила маме. А потом – Петьке.
Или наоборот.
Петьке она сказала, чтобы немедленно возвращался, чёрт с ними, с его репетициями, тем более, что с актрисами она его на застукала, это всё её домыслы.
Маме она сказала всё то же самое.
Ответы Анна слушать не стала, ведь что бы обидное они ни сказали в ответ – примчатся с чемоданами через пятнадцать минут.
Ну, через час.
В крайнем случае – через два.
Совсем в крайнем случае – к вечеру.
Ну, совсем-совсем в крайнем случае – завтра утром.
Ну, если совсем-совсем-совсем в крайнем…
Думать о том, что целую неделю, а то и месяц она в одиночестве будет слушать "дзынь-дзынь", было страшно и неприятно.
Анна решила сесть у окна и ждать, кто первый приедет – муж или мама.
Из окна было хорошо видно крыльцо.
Светило солнце, пели птицы.
На куст сирени сел скворец.
Он потянулся к колокольчику, схватил верёвку, дёрнул…
– Дзынь-дзынь! – прозвенел колокольчик.
